в холоде тел пробудилоЖар любви и безумства хруст.
Вецмезони – последняя радость
И последняя дикая страсть.
А потом бесконечная слабость
И горячая трезвости власть.
И вернется в сознанье рассудок,
И глаза подобреют от роз,
И достаточно сотен минуток,
Чтобы вовсе остыть в мороз.
* * *
Огорошила ночью супруга:
Надо позу любви нам сменить.
Попа очень моя упруга:
Ее тоже надо любить.
Для меня это ново и дико:
Сорок лет было все хорошо.
Развернулась любимая лихо:
Я не вижу ее лицо.
Подчинись, если женщина просит,
Сделай так, как сказала она.
Словно в поле наложница косит,
И махает серпом рука.
Извивается тело большое.
И привычен телу полет.
Только где познала такое?
И ругается грубо рот.
Ошарашен познаньем супруги.
Сорок лет я не знал ни о чем.
Ягодицы ее упруги.
И владеет красиво ртом.
Я не знаю познанья откуда.
Кто ее и когда обучил.
Только я больше так не буду:
Не такую ее я любил.
* * *
Подозренье, опять подозренье:
На виду вновь водитель дрочил.
В голове появилось сомненье.
Почему ей извоз предложил?
Почему приняла предложение
Утром, вечером, летом, зимой.
Приказал прервать соглашение
Этой ранней бурной весной.
Зарыдала, забилась в истерике,
Умоляла извоз разрешить.
Говорила супругам в Америке
Без водителя скучно жить.
Я молчал: велико подозрение.
На колени упала она.
Видно, взрывом эмоций в волнение
Загоняет ее сатана.
Видно, тело терзает влечение.
Видно, правда, ее пожалел.
Видно, радостное мгновение
В отношениях не предел.
Видно, сам виноват, что доверился,
Что всегда и во всем доверял,
Что ударить ее не осмелился,
Неуверенно возражал.
* * *
Во всем громадном мире
Осталась я одна.
Пространство стало шире
И холодней земля.
Никто не пожалеет,
Никто не защитит.
Душа моя немеет.
А Бог в лесу молчит.
От матери и сына
Давно я отреклась.
И лишь один мужчина
Кладет на тело глаз.
Один мужчина только
Однажды пожалел.
В руках его нестойкой
Была, как он хотел.
И ласково и смело
Любовь его брала.
Его родное тело
Хотела и ждала.
Не надо мне супруга,
Не надо мне родных.
Готовлю вновь я грубо
Сражение для них.
*
