голос жены.
– Твоя музейщица будет довольна.
– Не моя, а сама по себе.
– А ваш роман?
– Сто лет назад, когда тебя на свете не было, – возражает Николай Ильич.
В настоящем у него Ирина, которая вышла за него в возрасте двадцать лет. Сердечко – для неё, но чего толку объяснять. Если умная, поймет, но потом. С рождением детей она приобрела житейскую мудрость, но Неробов считал, что выводы у неё интуитивные, а потому непрофессиональные. Так он и сказал.
– А ты не жужжи, – бросила Ирина.
– Я просто бреюсь, чтобы выглядеть наилучшим образом.
Взгляд Ирины прекратил скитаться по деталям гардероба, остановился и замер на лице мужа – высветился новый предмет для обсуждения.
– Ты у меня красавчик, майор юстиции.
Неробов так удивляется, что едва не сбривает брови. А ведь он матерый следак.
Жена уже приготовила овсяную кашу, которая смотрится тягостной кучкой, а резиновая сосиска сворачивается в пыхтящую кучу комбикорма. Какие алгоритмы нагенерирует такой завтрак? Не лучше ли питаться чистым электричеством? Следователь молча съел завтрак, выпил кофе и просмотрел по планшету сводку происшествий по городу, которая официально не выводилась в цифровом виде, но кто смог настроить, пользовались.
Зазвонил телефон. Для семи утра рановато. Имя из списка контактов, «музейщица», Виктория Полевая. Реакция жены последовала незамедлительно:
– Опять Вика. И перед этим секретарша. И Гришина Инна, а затем Алла Александровна. – Удивительно, что Ирина сама верила в свои страхи.
Существовало правило: когда у неё возникали догадки, обычно они срабатывали.
– Намучаешься ты с ней, – пророчила она.
– Не знаю. Возможно, нажала на номер по ошибке.
Не рискуя вызвать недовольства жены, Николай Ильич не стал перезванивать.
– Чаю.
После кофе он обычно пил чай, причем жена ему заваривала ему липу с мелиссой для иммунитета – еще с тех пор, когда он работал дознавателем в полиции, практически не бывая дома, и потом, когда перешел в прокуратуру.
– Оперативная необходимость, говоришь? – Ирина вернулась к обсуждению соперницы. –Хитрый лис.
– Ты забыла упомянуть Наташу Черноярову.
– Стажерка не считается, – отбрила она.
Неробов раздраженно похлопал по карманам, вспомнил о записке начальника. Накануне секретарша оставила на его столе, но прочитать он так и не собрался.
– Чем займешься?
– Работаю по отказным материалам. Бумажки не видела? Дубровин оставил ценные указания.
Николай Ильич приучил руководство дублировать свои просьбы письменными распоряжениями. Время непростое, и он подстраховывался.
Ирина извлекла бумажку из письменного стола. Как она туда попала, лучше не спрашивать. Неробов прочел: «Найди меня утром» и убрал ее во внутренний карман.
Дурацкая просьба. Они и так увидятся с полковником на работе. Каждое утро Неробов заходил к нему в кабинет.
Жена окинула его взглядом:
– Старый денди.
– Без «старый».
– Просто денди.
– Нет, самурай.
– Новость! Кто ещё у нас самураи? Валентин?
– Пожалуй. Еще Василий, Ираклий.
– Абросимов?
– Пока не готов.
– А музейщица кто, гейша?
– Виктория Владимировна сама по себе. Я не виноват, что у меня харизма.
– Ещё одной крали я не выдержу, так и знай, – горестно изрекла Ирина. – Взял таблетки?
Нащупав упаковку в верхнем кармане, Неробов кивнул и вышел из дома. Погода радовала, и до работы он отправился пешком. Со стороны парка тянуло тополиной смолкой, первым подарком весны. Если бы не выбранная им профессия следователя, Неробов вполне мог бы стать садоводом. Вот и сейчас он сделает крюк, чтобы выйти к центральной аллее. Семь пирамидальных деревьев, семь тихих нот, стояли ровно и едва подрагивали ветвями.
Такие тополя нигде в области больше не встречались, их привезли переселенцы с юга. Весной деревья зеленели первыми и все разом – серебряные стволы, тёмные сережки, неповторимый аромат – всё это словно уносило на юг. Ветки и веточки создавали едва слышную музыку, которую сейчас уловил Неробов. Тревожная мелодия отозвалась на сердце дурным предчувствием.
Человек
