прикрикивала, чтобы закрыл ставни, и плотнее запахивала халат под чьё-нибудь улюлюканье. В те годы они проводили много времени вместе, но стоило сыну подрасти – его всё чаще выставляли на улицу, где он и проводил беспечное детство. Теперь же у него только улица и осталась.
Кулон в виде ножниц вёл себя тихо. Он больше не вертелся и не вибрировал. Если в нём и оставалось волшебство, то не желало развлекать фокусами всяких невежд. Можно быть и приветливее с новым хозяином, а то променяет на горстку монет или, не ровён час, переплавит! Кусок золота сбагрить легче, чем экстравагантную цацку. А камни, пусть и фальшивые, но всё равно можно попытаться продать. Блестят благородно – и сам повёлся.
Нацепив кулон и спрятав за пазухой, Ро побрёл вдоль однотипных лавок, обходя глубокие лужи. Сдаваться не стоило. Везёт лишь тем, кто не опускает рук. Взгляд искал возможности: широко разинутую сумку с какими-нибудь ценностями, зазевавшегося торговца у ящика сочных слив, оброненную в грязь монету. Наградой ему стала одна единственная ржанка на дне деревянной миски, что стояла подле закутанной в выцветшее покрывало старухи – слепой, судя по бельмам. Обирать такую было ниже его достоинства, и Ро раздражённо свернул в проулок, выискивая, где бы забраться на крышу.
Хотелось погреться в лучах солнца, пока его не заволокли тучи. В Халасате не бывало безоблачных дней, но несколько часов тепла иногда случалось. Не таверна с потрескивающими жаровнями, но тоже сгодится. Главное – дать отдых побитым бокам и немного успокоиться. Холодная голова всегда лучше горячей, если только не болтается в петле.
Время шло, и надо было что-то решать, а ещё одного вызова Ро не хотел. Не каждый же день дёргать богов! Нужно и своей головой думать. Достать денег, поесть, убраться подальше. Придётся воровать. Лучше дождаться темноты и наведаться в чьё-нибудь окно. Жаль ловкостью вор не мог теперь похвастаться. Убегая от расфуфыренного колдуна, он был слишком опьянён успехом, чтобы осознавать последствия ночных приключений. Наутро болело всё. Тело расцвело огромными синяками, ссадина на губе покрылась грубой коркой, а под глазами темнели круги цвета не самого свежего трупа. Спустя день лучше не стало. С таким лицом лучше вообще не шляться по улицам: того и гляди прилетит за бродяжничество. Выставят за ворота, ещё и пинка дадут на прощание.
Вытягиваться было больно, и Ро подпирал дымоход, подтянув колени к груди. Стёртые сапоги наконец были ему по размеру, но он ещё помнил, как они болтались, если не заталкивал тряпки в носы. От кадетских пришлось избавиться: быстро стали малы. О них вор и вовсе не жалел, так как ненавидел натягивать ботфорты, да и лазать в них было неудобно.
Хотелось подремать, но мысли обступали голову, напоминая о насущном. Они нашёптывали согласиться на три сардины, или наведаться к другим перекупщикам, или обокрасть последнего. А вот пойти поискать работу они не предлагали. Вряд ли Синебар чем-то отличался от Санси или Ранты. С первых дней на улице Ро был слишком рослым, чтобы вызывать жалость, и при этом выглядел достаточно жалко, чтобы не доверить ему
