самому набрать комбинацию на замке камеры и войти внутрь, прикрывая за собой дверь.
Его пленник тут же дернулся на цепях, и глаза округлились в удивлении и заблестели надеждой.
«Идиот, к тебе пришла твоя смерть. Но ты слишком туп, чтобы почуять ее и почесть в моих глазах».
– Мне обещали иное обращение. Я голоден и хочу пить. Какого чер…
Курд оборвал его излияния, заставив изогнуться неестественно на цепях, и, поморщившись от хруста костей пленника, продолжил ломать его тело и смотреть, как тот корчится в жутком приступе дикой боли. Настолько сильном, что из ушей вампира полилась кровь.
Курд резко убрал ментальные иглы, которыми протыкал нервные окончания пленника, и тот взвыл, тяжело дыша и всхлипывая, как баба. Предатели никогда не вызывали у Курда уважение, впрочем, как и фанатики, готовые молчать даже под страхом смерти. Курд вообще мало кого уважал в своей жизни. Можно сказать, никого кроме себя самого.
– О еде, воде и других подарках мы поговорим, когда я пойму, что ты и правда обладаешь нужной для меня информацией.
– Я все знаю. Я столько лет работал на вас, передавал всю информацию, все важные …
– Ты будешь говорить лишь тогда, когда я начну задавать вопросы и просить ответы на них. Пока что ты молчишь и не раздражаешь меня своим бабским нытьем.
Курд прошел к стулу, стоящему у каменной стены прямо напротив пленника, и сел на него, поправив длинное одеяние на коленях, внимательно глядя вампиру в глаза. Молод и глуп. Меньше ста лет. Завербован и внедрен к Воронову еще прошлым вершителем Курда – Акселем, которого пришлось казнить после побега Морта и его суки-жены. На секунду вспомнил о Марианне Мокану и почувствовал раздражение вместе с каким-то дьявольским чувством наслаждения. Он слышал женские крики из кельи Морта, слышал хриплые стоны боли, рыдания и тихий плач, свист плети в воздухе и рычание обезумевшего зверя. Такое разное рычание, от которого даже самому Курду становилось не по себе…Да, ему доложили, что вершитель нарушил закон Нейтралитета и держит свою бывшую жену в заточении в собственной келье. Идиот и слабак боится, что кто-то тронет его тварь. Думитру бы тронул с превеликим удовольствием, он бы разодрал ее на ошметки и даже позволил перед этим своим нейтралам трахать ее во все дыры, невзирая на запрет, но наивысшее наслаждение – это знать, что тот сам ее мучает, истязает и корчится в бесконечной агонии вместе с ней. И плевать, что сукин сын, наверняка, нарушая целибат, сам систематически насилует свою пленницу! Пусть причинит ей как можно больше боли. В чем в чем, а в дикой жестокости своего вершителя Глава не сомневался. А даже в чем-то и ужасался изощренности этого садиста. Но Курд безумно ненавидел эту дрянь с сиреневыми глазами не меньше, чем самого Морта. И ему нравилось осознавать, что заставил их обоих играть в его маленьком спектакле с подменой памяти. Когда Морт лично убьет свою шлюху, месть Главы наполовину
