вжались в сидения, граф же наоборот замер в неестественной позе, словно каменное изваяние, устремив застывший взгляд на бархатную обшивку кареты.
– Сережа… Они нас догонят, нам не удастся скрыться, слышишь?! Нужно остановиться и бежать в лес! – умоляла графиня мужа, с силой прижимая к себе младшего сына.
Мужчина посмотрел на мальчика, а затем перевел взгляд на жену, на ее заметно округлившийся живот, спрятанный под зеленым шелком роскошного платья.
Он сжал челюсти и нахмурил брови.
– Далеко мы с тобой, Маша, не убежим. Попытаемся договориться и отдать золото. Скорей всего это то, что им нужно. А сына мы спрячем! Петруша, тормози! – крикнул он в окошко. – Тормози, я сказал!!
– Тпруууууу!
Карета резко остановилась. Женщина и дети в недоумении смотрели на графа. Но он уже принял решение.
– Григорий! – Мужчина посмотрел на сына. – Ты уже достаточно взрослый, чтобы все понимать и позаботиться о себе. Ты должен бежать прямо сейчас и спрятаться в лесу! Ты меня слышишь?
Мальчик испуганно посмотрел на отца и отрицательно покачал головой.
Графиня поддержала мужа и, хотя глаза ее были полны слез, она твердо сказала:
– Гриша, так надо! Не возвращайтесь сюда, что бы ни случилось! – Она сняла с шеи крестик и сунула мальчику в руки. – Ну же! Беги! – Заколебалась, привлекла к себе. – Нет, погоди! – Осыпала сына поцелуями, перекрестила. – Да хранит тебя Бог…
Вдалеке послышалось ржание лошадей и конский топот, земля загудела, затряслась. Преследователи неумолимо приближались. Граф вытащил из-за пазухи сверток и протянул старшему сыну.
– Спрячь эти бумаги, и береги их, сын! Береги, как зеницу ока!
Он поцеловал мальчика в лоб и вытолкнул из кареты. Гриша заплакал, протянул руки к рыдающей матери, но потом что есть мочи побежал вглубь леса, где мощные ели своими увесистыми мохнатыми лапами сразу укрыли его от посторонних глаз.
Мальчик притаился в дупле, у корней старой, почти высохшей ели; он прикрыл вход хвойными ветками и закрыл уши ладонями, чтобы не слышать душераздирающих криков, доносящихся издалека. Зажмурился и стиснул зубы, втянул голову в плечи и молился о том, чтобы все это поскорее закончилось. Ему казалось, что еще немного, и он проснется после ночного кошмара. Хотя он и был совсем юн, но понимал, что там, на лесной дороге, происходит нечто ужасное, что-то такое, что изменит их обычную жизнь навсегда. Ему стало страшно, мальчик с трудом сдерживался, чтобы не закричать, не забиться в истерике. Послышалось несколько выстрелов, и птицы испуганно вспорхнули с деревьев. Еще какое-то время доносились голоса, жуткий хохот. Затем раздался топот копыт, но, к счастью, этот звук удалялся и вскоре стих окончательно. Стало тихо, и эта мертвая тишина показалась Григорию еще более зловещей и пугающей. В ушах шумело, сердце билось так сильно, что стало трудно дышать. Его не искали, страшные люди уехали. Теперь можно выйти из укрытия и вернуться туда, где он оставил родителей.
Гриша обнял себя за плечи и тихо сказал:
– Ма…Вот видишь я хорошо спрятался, и плохие люди меня не нашли. Я хочу выйти… я хочу к тебе, ма. Где ты? Я больше не могу ждать… я выхожу.
Подождав еще немного, Гриша крадучись вышел к дороге и выглянул из-за дерева. Карета стояла на том же месте, где он ее оставил. Кучер склонил голову на грудь, казалось, он спит. Мальчик выбежал из укрытия и радостно крикнул:
– Петруша!
Подбежал к старику и тут же застыл на месте, не в силах пошевелиться от ужаса. В груди Петра зияла глубокая рана из нее торчал топор, по зеленому кафтану сочилась густая, алая кровь, образовав темную лужу, вокруг которой уже роились мухи. Мальчик отшатнулся, бросился к карете – дверцы распахнуты, внутри никого нет. Он пробежал вокруг и тут же заметил отца. Рот ребенка приоткрылся в немом крике, но мальчик не издал ни звука.
В траве, лицом вниз, лежал Сергей, широко раскинув руки. На его спине, по белой парадной рубашке, медленно расползались три кровавых пятна. Григорий бросился к нему, с огромным трудом перевернул отца на спину и вдруг встретился взглядом с остекленевшими глазами мертвеца, смотревшими прямо в небо. Лицо от беспощадных ударов походило на кровавое месиво. Мальчик отшатнулся, упал на спину, перевернулся, и его вырвало; ребенок дрожал, как осиновый лист. Он попятился назад от страшного зрелища. Наткнувшись на что-то, обернулся и увидел мать… Она сидела, прислонившись к стволу ели, голова ее склонилась набок, а растрепанные волосы скрывали лицо. Обеими руками женщина обхватила свой живот. Юбка задрана выше колен, платье разорвано на груди, а ноги испачканы кровью. Григорий подполз к ней поближе, в его маленьком сердечке все еще теплилась надежда.
– Мама! – тихо позвал он. – Мамочка!
Мальчик склонился над ней, убрал волосы с лица и громко всхлипнул
