Владимировну, жестко выдаю:
– Я вам не девочка. Если хотите о чем-то меня попросить, для начала смените тон.
Она, если и теряется от такого, то ненадолго. Качнув головой, презрительно хмыкает, стерва.
– Обижаешься, значит, – заключает обвинительно.
– Обижаюсь? – выпаливаю я. – Не то слово! Я вас ненавижу. Врубаетесь? За все, что вы с нами сделали! – сжимаю кулаки, когда чувствую, как глаза наполняются слезами. Я перед ней не заплачу! Больше никогда! Как бы больно мне не было, не дождется. Медленный вдох. Дрожащий выдох. И злость снова завладевает моим сознанием. – Я знаю, почему вы пошли на эту жестокость. Не только потому, что я так плоха и так ничтожна для вашей семьи, – высекаю приглушенно, но не менее пылко. – Вы меня боялись, – заявляю и снова улыбаюсь. – Ведь для Саши я была на тот момент важнее всех. Важнее вас.
Ох, как ее это бьет! Будто реальная пощечина. Я озвучила самое страшное. Знаю же, что сын для нее – весь мир. Я всегда относилась к этому с пониманием. Жаль, что она моих чувств не уважала и так и не приняла того, что он – и мой мир тоже.
– Я не хотела с вами воевать, не планировала сдвигать вас с вашего чертового трона, не собиралась забирать у вас сына, но… Когда-нибудь я буду в числе первых, кто опустит две гвоздики на крышку вашего гроба.
У Людмилы Владимировны дергается глаз. Раз, второй, третий… Только мне плевать, даже если ее реально при мне приступ накроет.
Пусть пугает этим Сашу! Гнусная интриганка!
– Послушай меня, девочка… – выдавливает после значительной паузы.
Но я не могу дать ей волю перехватить преимущество, которое только-только получила.
– Разговор закончен, – обрушиваю резко.
И ухожу.
По пути в зал понимаю, что больше сегодня не выдержу. Нужно уходить. Набраться сил. Ведь завтра они мне снова понадобятся – нам с Сашей предстоит столкнуться на гендер-пати у моей сестры и его друга.
Надеюсь, Чарушин не попросит его быть крестным отцом для ребенка. Лиза же точно меня позовет… Господи, не хватало еще с этим человеком один крест на двоих брать! Как бы я не отвергала навязываемую родителями веру, но к этому вопросу отношусь исключительно серьезно.
Ребенок родится только в конце сентября, а я уже гружусь этим вопросом по полной. Всю дорогу до отеля верчу в голове разные варианты и прикидываю, будет ли уместно, если я сама попрошу Чарушина взять, например, Даню Шатохина? Он прекрасный человек. С ним, как мне кажется, мы духовно близки. Это весомый аргумент.
– Доброй ночи, София, – вырывает меня из тяжелых дум голос Полторацкого.
С удивлением обнаруживаю себя у дверей номера.
– Доброй ночи, Тимофей Илларионович, – выдыхаю со слабой улыбкой.
Прикладываю ключ-карту, три шага, скрежет замков, и я, наконец, остаюсь одна. Могу позволить себе не только расслабиться, но и… горько расплакаться.
Ненавижу его! Ненавижу!!!
Тело
