ственным, что прорвалось в сознание сквозь сильную головную боль и гул незнакомых голосов.
Сейчас в спальне никого. Только тяжелый запах из взвеси совершенно разных женских духов напоминает, что присутствие других девушек в этой просторной комнате мне не приснилось. Они тоже не понимали, где находятся. Только пара с вызывающим макияжем смеялась над нами и говорила, что это либо сутенёры, либо ещё хуже – организаторы закрытых аукционов.
Грубые мужчины приносили еду и воду, а заодно забирали девушек из комнаты. И вот я осталась одна. Это не сон. Точно не сон. Первобытный страх сдавливает щупальцами горло. Мне резко перестаёт хватать воздуха. Как рыба, выброшенная на берег, открываю рот, пытаясь проглотить немного кислорода, протолкнуть его через спазм.
– Эй! – в приступе паники снова колочу по двери. – Эй! Да выпустите вы меня! Вы не имеете права! Меня будут искать! – лгу я.
По щекам текут горькие слезы. Сев на пол у проклятой двери, прячу лицо в ладонях и тихонечко всхлипываю от безысходности. Створка резко открывается, я заваливаюсь назад.
– Опа, – меня ловят чьи-то руки. – Какая необычная. Привет. Говорят, ты тут капризничаешь. Поднимайся, – мужчина с глазами цвета черного кофе помогает мне встать и подталкивает обратно в комнату.
Дверь за нами закрывается. Я пячусь от него к стене. Больно ударяюсь об неё лопатками и замираю, боясь сделать вдох.
– Меня зовут Адиль, – представляется он. – А тебя?
Спокойно проходит, садится на край кровати.
– Л-люси, н-наверное, – голос меня едва слушается.
– Мило, – хмыкает и криво ухмыляется Адиль. – Цвет волос необычный. И глазки у тебя красивые. На снежинку похожа. Сейчас тебе принесут чистую одежду, косметику и средства ухода, – говорит совершенно спокойным, будничным тоном. – У тебя есть пара часов, чтобы успокоиться и привести себя в порядок до аукциона. Хочешь попасть в хорошие руки, постарайся понравиться тем, кто будет готов за тебя платить.
– Но я не хочу! – прорывает меня. – Я не шлюха! И это незаконно!
– В моем мире действуют другие законы, – подмигивает он. – И с ними считаются, Снежинка. Попасть на аукцион лучше, чем в публичный дом. Поверь. Я давно этим занимаюсь. Знаю, о чем говорю. Посуди сама: один обеспеченный мужчина, который за маленькие плотские удовольствия может тебя озолотить, или множество пьяных, иногда обдолбанных чем-то потяжелее, готовых рвать тебя на части за пару косарей. Нет, если тебя устраивает второй вариант…
– Нет! – подпрыгиваю, с ужасом представляя, как это будет.
– Я так и думал, что ты не дура. Прекращай истерику. Для смазливой сиротки это билет в безбедную жизнь.
– Сиротки? – сползаю по стене на пол.
Осознание, что я одна не только в этой комнате, но и в целом мире, захлёстывает с головой. Значит, за мной никто никогда не придёт. Значит, никто не поможет мне вспомнить…
– К нам редко попадают другие, – мужчина пожимает плечами. – Подожди, – хмурится он. – Ты ничего не помнишь, что ли?
Отрицательно кручу головой. Какой смысл теперь скрывать?
– Хм, – проводит ладонью по тёмным, густым волосам. – А знаешь, так даже лучше. Во всех смыслах чистая девочка. За тебя хорошо заплатят. Вытирай слёзки, – подмигивает он. – Там злые дядьки с автоматами нервничают. Они очень не любят капризных малышек. Смотри на это, как на шанс приподнять уровень своей жизни от плинтуса. Будешь себя хорошо вести, я для тебя тоже кое-что сделаю. Прослежу, чтобы ты не попала к извращенцу.
– С-спасибо, – судорожно выдыхаю.
Он выглядывает за дверь. Бросает короткое: «Успокоил» и впускает в комнату двух женщин в платках и длинных платьях. У одной в руках одежда под плотным непрозрачным целлофаном и коробка с обувью. У другой – два косметических чемоданчика.
Адиль говорит с ними на незнакомом мне языке и уходит, снова подмигнув, словно я его подружка, а не пленница, которую решили продать, как скотину на рынке.
Женщины жестами просят раздеться, загоняют в ванную. После сушат слишком светлые, почти белые волосы, укладывают, наносят макияж, надевают очень красивое, воздушное платье с тончайшей газовой юбкой в пол, расшитой мелким жемчугом. Отдают мне коробку с изящными хрустальными босоножками и уходят.
Разглядываю себя в зеркале. Точно Снежинка… Голубые глаза за счёт подводки стали больше, выделены скулы, а губы слишком яркие. Хочется стереть с них помаду. Глубокий вырез на платье выделяет полушария небольшой груди. Через тонкую ткань просвечивают бусины сосков. Обнимаю себя руками, чтобы спрятаться даже от собственного взгляда. Это ужасно, стыдно и страшно…
Боже, как же мне страшно!
– Отлично! – раздается за спиной
