парню нужна красивая девушка. Некрасивых никому не надо.
Тем более, сам Художник – красивый парень. Сильные, бугристые от мускулов плечи, быстрые руки, гордо посажена голова, сосредоточен взор чёрных глаз под чёрными сросшимися бровями. Конечно, ему нужна не какая попало.
Но всё-таки Одной было обидно. Ведь она похожа на ту, неведомую. Почти такая же. А рисуют – другую.
Разве что попробовать стать такой же?
И Одна стала пробовать. Она вставала раньше и бежала по пустынным утренним улицам. На неё лаяли, гнались собаки – она отпрыгивала, ускорялась. Тоже тренировка. Ноги станут стройными, как на картине. Она прибегала на детскую площадку и там подтягивалась на стареньких самодельных подобиях снарядов. Руки станут сильными, как на картине.
Стричься по-другому не пробовала. В парикмахерскую очередь. Да ещё надо, чтобы был знакомый мастер. Свои подружки подравнивали – и всё.
Приближался День города, и ждали приезда губернатора.
Горсобрание призвало волонтёров: разнесите жителям центральной улицы предписание – убрать всё с балконов. А у кого, как не у студентов, молодые ноги. Одна тоже взяла пачку бумажек и пошла по подъездам.
Вот и тот самый дом. Тот подъезд. Второй этаж. Она позвонила. Тишина. Позвонила снова, и изнутри донёсся такой звук, словно ехал велосипед. Дверь распахнулась – и Художник увидел удивлённое лицо, такое, какое искал.
– Здравствуйте! Извините! – почти выкрикнул он, поспешно дав задний ход. И исчез. Шум колёс, лязг шпингалета балконной двери. Возня. Понесло сквозняком и запахом красок. Наконец Одна решилась переступить порог. В прихожей было темно. Закрыла наружную дверь. Дальше в квартиру. Балкон. Коляска. Мольберт…
– Извините… – сказала и она.
Художник не слышал.
Тогда она пошла на кухню, перемыла с жёсткой шкрабкой всю посуду, какую нашла, вымыла плиту и пол. Двигаясь спиной вперёд, замывая за собой, налетела на что-то – и очутилась на коленях у Художника.
– Ой! Поехали! Со мной! Вы та самая… – а она барахталась и отбивалась, а колёса вертелись, жужжа, и везли её к балкону. Вдруг Художник остановился. И пунцово, даже малиново покраснел.
Она вскочила и вытерла руки о брюки.
– Конечно, не… потому, что… – теперь Художник еле давил из себя слова, потом показал на тряпку и ведро. И побледнел как неживой.
– Вам нехорошо? – она присунулась ближе, приложила руку к его груди. К заляпанной рубахе. Сердце под ней билось часто и мощно, словно колотя в набат.
– Я… увидел… теперь буду жить… пока закончу… – на лицо Художника помалу возвращались живые краски. Он взял Одну за руку, а другой рукой направил коляску к балкону.
Теперь на мольберте была точно она.
Она бежала встречать космонавта, спускающегося из ракеты.
Космонавт был едва намечен, и люди, и здания позади неё тоже.
