сильной с того самого момента, как я узнала, что на этом свете бывает любовь. Именно любовь дала мне какую-то непонятную и пугающую свободу. Признаться честно, но я совершенно не понимала, что же мне с ней делать. Любовь ведет нас к безумию. Я смогла проститься со своим прошлым, полюбить дневной свет и начать жить новою жизнью, хотя на ней всегда оставалась тень старой. Я вдруг смогла полюбить жизнь и мечтала заново прожить те годы, которые у меня отняли. Я пыталась поставить заслон между прошлым и будущим, и у меня почти получилось. Почти.
Я до сих пор пытаюсь понять, какой жизнью живут совершенно обычные женщины. Они ходят на работу, смотрят телевизор, моют посуду и делают каждый день одни и те же обязанности весь свой земной срок. Я боюсь этой обыденности и стараюсь не иметь или хотя бы разнообразить то, что мы называем обязанностями. Мне страшно думать о том, что после того, как я помою посуду, я должна готовиться ко сну. Я привыкла быть одинокой и независимой. Я наслаждаюсь этим.
По ночам я часто представляю своих настоящих родителей. Однажды ночью я видела свою маму. Она была одета в легкое лиловое платье и точно такую же легкую шляпку. Она была очень красивой, яркой и даже какой-то необыкновенной. Она тянула ко мне свои руки и постоянно просила прощение за то, что она так и не успела меня вырастить и быть со мной в этой чертовски нелегкой и сложной жизни рядом. Когда я закрывала глаза, я видела, как по ночной и пустынной дороге несется одинокая машина, в которой сидят мои родители. Они едут домой. Они не просто едут домой, они спешат, и оба нервно смотрят на часы. Они громко ругаются, стараясь что-то друг другу доказать, и о чем-то спорят. А я… Я вижу себя на руках у няни, которая пытается тщетно меня успокоить, но я громко плачу и выкидываю свою соску. Затем мама дает отцу сильную пощечину и громко кричит, что она больше не хочет с ним жить. Отец растерялся, потерял управление, и наша машина врезается в дерево. Грохот, непонятные крики и темнота… Мама, папа и няня… Никто не шевелится. Все без движения. Это была страшная смерть, кровь… Много крови и отчаянный детский плач.
Иногда я просыпалась в холодном поту, вздрагивала и думала о том человеке, который меня удочерил. Я никогда его не любила и, как только мы стали жить под одной крышей, почувствовала к нему стойкую и нарастающую каждый день антипатию. Наверно, новый родитель был бы желанен для любого ребенка, потерявшего своих близких, но только не для меня. Это удочерение казалось мне слишком большой ошибкой и жуткой несправедливостью. И все же судьбу не изменишь. Так сложились обстоятельства, а против них не пойдешь.
По вечерам я смотрела на зажженный камин и думала, как долго я жила без страстей. Сколько лет я жила изгоем и не знала, что же такое страсть. Я спрашивала о ней у своего сводного брата Роберта, а он смотрел на меня словно загипнотизированный и рассуждал о любви. Он говорил, что любви не бывает без страсти, что два этих чувства, ощущения должны сплестись воедино. Я всегда смотрела на него как на противника, а он… Он смотрел на меня напряженными глазами, в которых читались
