Каменнопольска. Басовитый, с хриплыми рычащими интонациями, от которого, однако, никто и никогда не слышал крика. С другой стороны, и повышать голос ему не требовалось: тихий рык – и все бежали исполнять. Высокий плечистый мужчина, в свои семьдесят с небольшим слегка оплывший, но все равно крепкий, как старый кряжистый дуб. Да и в остальном сходство было сильно. В надежности, упрямстве, непримиримости и способности укрыть от непогоды тех, кто оказался под его кроной.
Полковника Золотова уважали все и по умолчанию. Он был свой в самом лучшем и высшем смысле этого слова. С двадцати лет на этой границе, и полевой полковничий мундир он не менял на другую одежду, кажется, никогда. Порой доставал парадный, но редко, и ругал его, говорил – звенит. А как ему не звенеть, если он в медалях от погон до портупеи? Но все, кто знал Ведана хорошо, прекрасно понимали: смущается. Гордится наградами, потому что за каждой из них – жизни, но выставлять на обозрение стесняется.
Помимо солидного полевого опыта, он имел недюжинный управленческий талант в той самой примитивной хозяйственной части, которая на большинство боевиков нагоняла страшную скуку. Хозяйственный, основательный, надежный и честный – светлый медведь, что с него взять!
Светлый не в смысле цвета, конечно. Каждой звериной форме присущи свои качества – как положительные, так и отрицательные, – и с очень давних времен повелось первые называть светлыми, вторые – темными. Тех же, кто болтался где-то посередине, называли, в пику единообразию, не серыми, а истинными.
– А, Леточка, вы здесь! – обрадованно проговорил Паслен Даровой. Он вообще всегда говорил очень воодушевленно и любил уменьшительные формы имен, что Вольнова особенно раздражало. – Вот и герой наш очнулся… Как ваше самочувствие, Яроплет?
Спасибо, «Ярушкой» не припечатал, с него бы сталось. Да и не пытался никогда, наверное его любовь к этим проклятым суффиксам имела какие-то границы.
– Нормально самочувствие, как положено, – отмахнулся феникс, но Даровой все равно принялся за диагностику. Пациент недовольно скривился, окатив силовика взглядом, однако работу осложнять не стал, послушно замер, прикрыв глаза. Но все же с иронией обратился к командиру: – Ну что, какой у нас счет? Сколько новеньких ждем?
– Вы сделали их всухую, – усмехнулся Золотов в ответ. – Так что обойдешься старенькими. Они потрепаны, но живы. Сейчас очнетесь, буду выдавать всем зуботычины. Ты первый на очереди.
– Как всегда, – отозвался феникс, окончательно расслабившись: ответа на этот свой вопрос он боялся сильнее всего.
– А это, значит, та самая? – полковник окинул женщину внимательным взглядом.
– Та самая, да, – поспешил заверить Даровой. – Любимая ученица моего хорошего друга и лучшего силовика нашей с вами современности. Помяните мое слово, Ведан, через десять-двадцать лет мы с вами будем гордиться, что довелось принимать у себя такой бриллиант!
– Несомненно, – едва заметно поморщился главный пограничник,
