обезножевшая разведка донесла, что Тимур-Мелик-Оглан с тремя тысячами конного войска стоит в двух фарсахах от Саурана. Отобрав лучших лошадей для пятисот всадников, Тимур послал в ночной набег Ярык-Тимура, Мухаммед-Салтан-Шаха и Хитай-Бахадура. Хитай-Бахадур и Ярык-Тимур погибли в ночном бою. Сражение спас Ильчи-Бука-Бахадур, ранивший стрелой в бедро Тимур-Мелик-Оглана. Ордынцы, унося раненого полководца, ушли в степь. Назавтра Тимур сам вступил в стан врага, опрокинул столбы главного шатра в знак победы и ушел назад. Это была, конечно, не победа, а случайная удача после тяжелой и неудачной ночной сшибки.
Перебыв неделю в Самарканде и обновивши коней, Тимур, взяв проводником Тохтамыша, с лучшими силами пошел в степь всугон. Тринадцать суток изматывающей беды, бездорожья и холода. Тринадцать дней сам Тимур, ужасая соратников железной выдержкой, почти не слезал с седла. Настигли Урусовы кочевья. Захватили добычу и полон…
Невесть чем бы окончилось дело, но старый Урус, простыв под Саураном, как раз в это время умер, передав стол Токтакии.
Только тут Тимур понял, что «перестоял» противника. Посадивши Тохтамыша в Сауране, он отвел полки. Войско потеряло в походе пятнадцать тысяч коней, и люди брели пешие, похожие на голодные тени. И все-таки они победили!
Расставаясь, Тимур подарил Тохтамышу редкостного, схожего с ветром коня, Хынг-Оглана. «На этом коне в случае удачи догонишь врага, а в случае бегства никто тебя не догонит», – сказал он на прощанье юноше.
Токтакия умер через три месяца. Тохтамыш выступил против последнего сына Урус-хана, Тимур-Мелик-Оглана, и вновь был наголову разбит под Саураном. Спас его на этот раз подаренный Тимуром конь. На коне этом трижды разбитый полководец прибыл к Тимуру в Самарканд.
Глава тринадцатая
Как изменился бы мир и что произошло в Великой степи, как изменились судьбы Поволжья, Дешт-и-Кипчака и далекой Руссии, ежели бы у Тимура не хватило терпения, а у Тохтамыша – настойчивости, да и просто ежели бы слепая удача не склонилась наконец на его сторону?
Но терпения у Тимура хватило. Как прояснело вспоследствии – на свою же беду.
Давно разрушились дворцы и засохли сады, в которых пировал Тимур, Тамерлан – Тимур-Ленг или Тимур-Аксак, Железный Хромец («ленг» по-персидски и «аксак» по-тюркски одинаково означают «хромой», и отнюдь не «железный», как утверждала русская летопись). И когда мы теперь, приезжая из России, глядим на развалины Биби-ханым или любуемся Гур-и-Эмиром, успокоившим прах великого завоевателя, думает ли кто-нибудь, почему так произошло и где заложены корни того, что давнее государство Тимуридов через шесть столетий слилось с великой Россией? Догадываем ли мы, что Тимур, создавший из небытия Тохтамыша, тоже заложил свой камень в грядущее устроение великой страны?
Молчат узорные минареты, еще не возведенные пленными мастерами в величественном Самарканде. И долго
