он купил сам. Он больше не мог. Опасную бритву продают, где угодно. Он не мог больше! Укрепив хорошенько, ударил запястьями. Кровь потекла, но слабо, сворачиваясь, здоровая молодая кровь. В отчаянии ударил еще… И тогда скрипки, скрипки, вихрь скрипок взметнулись в самое небо. Он вскрикнул. Вскрик был слабый, но мать опрометью кинулась в его комнату, к кровавым струям на столе и полу…
– …Вите-ек, – позвала сыночка Маша. – Пойдем огурчики рвать, сынок, помоги мамке.
Длинная веревка мокрого белья качала рукавами. Маша успела освежиться и переодеться в душевой пристройке.
На узкой дорожке за забором остановились грибники, двое мужчин с полными корзинами.
– Маша, – позвал тот, что повыше. – Дай напиться, хозяйка.
Маша разогнула стан и в открытом сарафане, с миской огурцов на бедре направилась к ним.
– Пойдем, дам, – улыбнулась, сморщив губы.
Кир на сосне восхищенно присвистнул. Мужчина улыбнулся, показав щербатый, без переднего зуба, рот. Женщина вынесла им воды, постояла, посмеиваясь.
– Спасибо, Маша, – сказал тот же. – Сладкá водица, как сама молодица.
– Ох, ты со мной не рассчитаешься, – пропела она медово, и протянула ему самый крупный огурец.
Кир скатился с дерева. Хлопнула калитка, взлаяла собака. Он перемахнул через канаву, выскочил на шоссе и помчался по обочине, выкладываясь, как на тренировке. Жизнь, его жизнь была с ним, она била в нем неудержимой радостной силой.
Цветок лазоревый
Оглянувшись, Екатерина Петровна украдкой раскрыла школьную сумку. Вот она, толстая тетрадь в синем переплете, личный дневник дочери. Что-то новенького?
"…Как мне жить? Как? Дома жуть, в школе одни терзания. Отчего девчонки в классе такие отвязанные с мальчишками, а я краснею, как рак? Ох, знаю-знаю, русским по белому: меня никогда не любили. Подвал не выход, моя жизнь – сплошной облом, а сама я – тупой ребус, который никому не хочется разгадывать! Смур, тоска. Как жить?!"
– Опять. Что с ней? Какой «подвал», какой «облом»? Незаметно выросла, замкнулась, хуже чужой. С собственной матерью не в ладах… Сын, слава богу, совсем другой.
"…Недавно в библиотеке словно увидела себя со стороны: взрослая девица, и ни капли уверенности! Блин! Такой меня никто никогда не полюбит. Спасите меня, полюбите меня!"
– Обычный семнадцатилетний бред, – поморщилась женщина, постукивая корочкой тетради. – Кто-то виноват, кто-то обидел. Скорей бы прошли эти годы!
"…Последний рывок – в геологи! Необыкновенно! В тайге, у костра, среди добрых и сильных людей я найду себя. Или опять не то? Ох, не знаю, не знаю, ниоткуда никакой поддержки… а на дне души лежит моя судьба, смотрит глазами матери и брата и говорит их словами: "Все равно ничего выйдет, дуреха!"
– Прочь, прочь! Решено. В геологи!»
Озадаченная, с тетрадью в руках, женщина не услышала хлопка входной двери. На пороге появилась дочь.
