и вправду нравится? – как-то недоверчиво спросила подруга.
– Я же говорю, супер!
– Просто захотелось хоть что-то в себе поменять. Я тут подумала, что даже если у меня ноги не действуют, то это не повод совсем опускать руки.
– Умничка! Так держать! Я очень рада твоему позитивному настроению.
– Эх, если бы ещё тот, кто там, наверху, сжалился и дал мне возможность ходить…
Я отвела взгляд – я знала, что это самая больная для Лизки тема. Она могла говорить про это часами, и моё сердце разрывалось от боли. Моя беспомощность просто меня убивала, и временами я ненавидела себя за то, что действительно ничего не могу сделать. По показаниям врачей, Лизка никогда не сможет ходить, но как-то в Москву приехали американские специалисты, и я поспешила показать им Лизку: они сказали, что у неё есть шанс, но для этого требуется чрезвычайно сложная операция и последующая реабилитация в очень дорогой американской клинике. Несмотря на то что они не давали никакой гарантии на успешный исход и полное выздоровление, мы с Лизкой мечтали найти деньги на лечение, ведь надежда умирает последней.
Лизка после этого заключения стала менее депрессивной, а в её глазах вновь появился хоть слабый, но всё же огонёк оптимизма.
– Лизка, я обязательно найду деньги тебе на операцию.
Лизка прятала слёзы. Она жила с матерью в маленькой квартирке довольно скромно и, наверное, понимала, что и мне подобных денег никогда не собрать, но не показывала вида. В глубине души она всё же верила в чудо… И эта вера давала мне силы.
Мы дружили с Лизкой лет пять, но мне казалось, что я знаю её всю жизнь. Помню, как мы, две такие уверенные в себе и незакомплексованные красавицы, танцевали на барной стойке и вызвали бурные аплодисменты окружающих. Лизка была настолько пластичной и грациозной, что в танце ей не было равных; если рядом с ней поставить двадцать профессиональных балерин, всё внимание всё равно будет приковано к ней. Она всегда поражала меня своей энергией и неуёмным желанием всего добиться. Лизка была готова испить самую горькую чашу до дна, лишь бы потом получить весь мир.
После аварии мы долго спорили, что же лучше: умереть и остаться в памяти окружающих молодой и красивой либо ЖИТЬ, дышать, чувствовать, пусть даже и в инвалидной коляске. Лизка склонялась к первому варианту, а я ко второму. С момента болезни её сумасшедшая любовь к жизни таяла на глазах, и только заключение американских врачей смогло ее вернуть.
– Маринка, а ты-то сама как? – Вальяжно развалившийся Лорд вызвал у Лизки улыбку.
– Лизунь, мне кажется, я влюбилась! – выпалила я, ощутив, как у меня перехватило дыхание.
– Ты это серьёзно?
– Сама пока не знаю. В любом случае, я гоню от себя это чувство. Мне нельзя…
– Конечно нельзя. – Лизкин взгляд стал испуганным и глубоко несчастным. – Кто он?
– Романтический грузчик, живущий в подвальном помещении.
– Марин, ну я тебя серьёзно спрашиваю.
– А я серьёзно тебе отвечаю.
Стараясь быстрее утолить
