просыпался ее любовник, и все начиналось снова: завтрак в постель, непременное вино, сигареты, блокнот, исписанный французскими словами, и секс в чистом виде.
Она вернулась в Париж похудевшая и нашла, что эта худоба ей даже идет. Избавившись от надоевшего любовника, она поняла, что ей неплохо живется и одной. Утром она подолгу валялась в постели, затем завтракала и уходила бродить по Парижу, обедала где придется и возвращалась в гостиницу за полночь. Заказывала себе ужин в номер и засыпала под звуки телевизора. В сводках новостей об Анне Рыженковой теперь практически не упоминалось. Об этом же ей сообщал по телефону и Вик, которому она звонила два раза в неделю, чтобы справиться о его делах, не сболтнул ли он кому чего лишнего о своей бывшей жене и не достают ли его спецслужбы, занимающиеся ее поисками. Она звонила на квартиру одного из друзей Вика в строго назначенное время – это была страховка в случае, если телефон Вика прослушивается ФСБ, – и каждый раз, когда она слышала голос своего бывшего мужа, сердце ее вздрагивало. Она так и не разобралась до конца, что же между ними произошло такого, что заставило их расстаться. Они словно пресытились друг другом и захотели свободы…
Анна смотрела на сидящего в кресле Матвея и, дрожа от пробиравшего ее холода и дискомфорта, связанного с тем, что на ней не было нижнего белья, напитывалась ненавистью по отношению к нему. Он не мог не прочесть это в ее взгляде и уже через пару минут после заданного вопроса, смысла которого она так и не уловила, поскольку просто задыхалась от злости, он снова ударил ее по лицу.
– Ты так и будешь молчать?
Она расхохоталась ему в лицо:
– Вы несете какую-то ахинею и задаете мне идиотские вопросы, а я должна вам на них отвечать? Это вы мне ответьте, что вы от меня хотите? Ну, да, положим, что я живу за границей, так что с того? Да, я была управляющей банком «Норд», дальше-то что? Я уже три года назад уехала из страны и живу так, как мне заблагорассудится. Я купила маленький домик на острове Мэн и изучаю право. У меня своя жизнь, а у вас – своя. Я никому ничего не должна…
Она специально бросила в конце эту фразу, чтобы спровоцировать Матвея («эту бестолочь») на новые потоки объяснений, в которых он плавал, как плавает только что родившийся котенок, брошенный в сточную канаву. Экономические термины, видимо, были его слабым местом.
Она испугалась по-настоящему только тогда, когда на столике, разделявшем их кресла, взорвался телефон, и человек, заговоривший через микрофон (который Матвей специально оставил включенным, так, чтобы она смогла услышать каждое произнесенное звонившим слово), сказал, обращаясь к Матвею:
– Ты меня слышишь? Я сейчас выезжаю, у нас мало времени, нас ждут. Папку с документами мы предъявим ей уже на месте, смотри, не упусти ее… Говорят, она стерва еще та и может выкинуть что-нибудь этакое… А нам пора заканчивать с ее делом, и так провозились столько времени! Ты меня слышишь, Матвей? Не спускай
