го строения, и если бы можно было заглянуть в прошлое, то оказалось бы, что старый дуб в парке существовал еще тогда и был не менее могуч, чем сейчас, и что на месте теперешних клумб также, как и тогда, пышно цветут ромашки, а старая лавка, спрятанная в кустах сирени, как будто вообще не меняла своего статуса за почти сотню лет. Если бы стены могли говорить, они поведали бы массу самых разнообразных историй, которым они были свидетелями но стены молчат и поэтому вместо них буду рассказывать я.
Металлическая снеговая лопата, соприкасаясь с асфальтом, издает очень неприятный звук и мокрая жижа, растаявшего мартовского снега с не менее противным чваком, оказывается на обочине. Казалось он этого даже не слышит. Отработанными до автоматизма движениями он чистит дорожку. Мужчине лет сорок, худой и жилистый, как канат. Даже под старой телогрейкой можно различить, как с удовольствием скручиваются мыщцы выполняя не сложную работу .
Надвинутая на лоб шапка не дает полностью разглядеть лицо и яркие живые графитового цвета глаза. Остановившись, он опирается на черенок лопаты и задумчиво смотрит вдаль, туда, где по кромке леса заканчивается кладбище, на котором он последние три года, после того, как его выпустили из психушки, работает и живет.
Сегодня хоронили пожилую женщину. И все вроде как всегда, только поодаль от всех горько плакала молодая девушка, все ушли, и только тогда она позволила себе приблизится к накрытой венками могиле. Он не слышал, о чем шептала она, да это ему было и не нужно.
Он снова уставился вдаль, там не было ничего примечательного, просто вороны устроили гвалт, просто, когда-то так уже было.
Мы часто очень поздно делаем выводы, хорошо если это происходит до того как наступает точка невозврата, когда судьба дает шанс направить чужую и свою жизнь по другому пути. Хуже! все остальное всегда хуже.
И память подсовывает ему очередную прожитую историю.
«Этому старому бревенчатому бараку было столько же лет, сколько и огромным деревьям, в тени которых она стояла. Она знала это точно потому, что помнила, как их сажали вокруг, вкусно пахнущего свежим деревом, светлого дома.
Помнила счастливый смех, с которым женщины вносили в него подушки и перины, и перебрасываясь шутками мужчины, тащили столы и кровати, и как в вечерних сумерках сидя за огромным накрытым прямо на улице столом, взрослые пели, и песня начинаемая одним быстро подхватывалась всем столом и от восторга у нее захватывало дух.
Она поворачивала голову, и взгляд упирался в такие же восторженные глаза. Худенькая девчушка с яркими серыми глазами, косички расплелись за весь день, наполненный шумными и веселым переездом и субботником, в котором участвовали все от мала до велика.
Им с подружкой тоже работа нашлась, утаптывать грунт, да поливать деревья. Женщина поворачивает голову и сквозь слезы, будто видит двух чумазых девчонок с большой лейкой, которую они тащат вдвоем, вода из лейки обливает то одну, то другую, они хохочут и льют остатки воды под грушу, рядом с которой она сейчас стоит. Ни с кем после, никогда не смеялось она так легко и беззаботно.
Окно второе слева, давно немытое, затянутое какой-то серой тряпкой. Она смотрит сквозь время и видит другое кипельно белые кружевные занавески треплет свежий осенний ветерок. В приоткрытую форточку выглядывает пухленькая уютная женщина в нарядном переднике, ей в детстве казалось, что Надюшина мама сама, как сдоба, которую она пекла, такая же румяная ароматная и теплая.
Вытирая руки о перекинутое через плечо полотенце, она кричит во двор, им двоим, заигравшимся первоклашкам.
–Надюша, Верочка идите кушать -они торопливо собирают разложенных кукол и бегут в теплое, вкусно пахнущее борщем и блинами нутро дома.
Она беззвучно шевелит губами- тетя Зоя.
От старой лавки, с очень удобной спинкой, стоявшей под окнами, уже давно не осталось и следа, но она видит ее, как и сидящих на ней людей.
Высокий стройный с калининской бородкой, очки в тонкой оправе – Пал Палыч весь упарившийся, шапка съехала на затылок, он смеется с какой-то шутки, которую ему на ухо рассказывает мужчина в модном цигейковом пальто. У мужчины открытое румяное лицо, и если присмотреться, то можно сразу найти сходство с неловко стоящей на коньках десятилетней Верочкой.
Мужчины расшнуровывают коньки, а они с Надюшей с мольбой глядя на них надеются, что им еще разрешат покататься. Мужчины переглядываются и заговорщицки в один голос произносят -только маме не говорить- !-и начинают хохотать.
Коньки летят, как будто ведомые неведомой волшебной силой и от восторга все замирает внутри. Им не нужно было делиться этими ощущениями, они были одни на двоих. Все с момента их знакомства у них было одно на двоих, начиная от детской мечты до одной на двоих мамы.
"Тетя Зоя"– снова одними губами произносит она. Куда подевалась ее родная мать, отец никогда не говорил,
