сколь бы навязчиво они о себе ни заявляли шумом. В памяти отложилось, как Беркутовы-родители звали мальчишек домой, отец – всегда рявканьем, мать – нервно срываясь на крик.
Эти сыночки вели себя со мной, впрочем и с другими девочками во дворе, очень резко, и всегда у меня создавалось впечатление: только не попадаться им на глаза! Но почему?! Какая-то странная загадка была в том, что они для меня излучали опасность…
Оба мальчика, Сергей и Витя Беркутовы, только и делали, что мелькали у меня перед глазами. Двор был общим: дом-близняшка перед своими подъездами имел лишь место для клумб и кустарника. А окна квартиры Беркутовых на верхнем этаже выходили на наше общее пространство с детской площадкой на два дома меж домами и были всегда у меня перед глазами, если я любовалась зеленью двора из кухонного окна.
До сумерек мальчишки гоняли мяч во дворе, как положено им в этом возрасте. Только эти двое вели себя слишком угрожающе, они были исключительно грубыми, однообразно грубыми… Они явно претендовали на лидерство, но не удавалось им диктовать свою волю, отсюда – и споры, доходящие порой до рукоприкладства. Взрослые – разнимали, наблюдая со скамеек: непорядок!!!
Почему-то бросалась в глаза склонность к срывам, объединявшая семью. Тем и запомнились эти люди мне с моих детских лет. Мат, отталкивающая грубость, ругань… Мальчишки были очень конфликтными, именно они и затевали драку во дворе с ровесниками.
В самой фамилии Беркутов для меня затаилось ощущение необъяснимой агрессии. А ведь я тогда не знала про отвергнутую моей мамой любовь!
Она рассказала мне обо всём гораздо позже – когда я была взрослой девочкой. Жена Беркутова обычно при встрече с мамой разговаривала с недовольным лицом, на котором читалось надменное отношение к своей ровеснице. Я стояла рядом, лишённая внимания к себе. Это тоже ощущалось как отсутствие тепла и казалось непривычным, неправильным, потому что так себя никто из маминых знакомых не вёл. Мама очень напряжённо что-то произносила, выдавливая дежурную любезность, и, глядя на них, я думала с недоумением: «Если вам так трудно обеим разговаривать, зачем так мучаетесь?».
Вот бы узнали они в юности, что на этом же пятачке с железнодорожной станцией напротив, на виду друг у друга, пройдёт вся их жизнь… В середине 50-х прапорщик Беркутов демобилизовался, выбрав работу машиниста. Женился на Вере и переехал жить в её дом. Я даже воскликнула от изумления, узнав, что именно этот дом-близняшка, который я видела всегда перед собой, гуляя во дворе, с окнами, обращенными к фасаду бабушкиного дома, и есть дом, в котором жили ещё родители Веры Черновой, дом, где была та самая – царская! – отдельная комната Веры, о чём мама и мечтать не смела. По маминой мерке, Вера жила, как принцесса: она могла привести к себе и подругу, и своего любимого человека. И у многих её знакомых были такие же условия для жизни как дружбы, любви…
Именно в этот дом – на заре сердечных отношений – пригласили однажды моего отца, чтобы влить в его уши важные сведения
