выглядел иначе, чем на своем парадном портрете, прикрывавшем ту самую дверь в тайную комнату. И иначе, чем некогда на страницах глянцевых журналов и бульварных газетенок.
Длинные кудри, являвшиеся многие годы его фирменным знаком, исчезли: Люблянский был коротко острижен. Лариса поняла, что раньше этот тип красил волосы, потому сейчас он был абсолютно седой.
Неужели по причине обрушившихся на него несчастий?
Исчезла и стильная небритость, которая раньше придавала ему вид богемного художника. Люблянский отпустил короткую бороду, которая, в отличие от волос на голове, была черна, без единого седого волоска.
Теперь он выглядел как опереточный Мефистофель.
Нет, не как Мефистофель. Как Румпельштильцхен на анаболиках – злобный карлик-демон из одноименной сказки братьев Гримм, который хотел забрать у королевы ее ребенка. Эту сказку они слушали с Тимычем на кассете несчетное количество раз, и каждый раз Лариса вздрагивала, когда до нее доносилась ехидная, злорадная, торжествующая песенка пляшущего у костра в дремучем колдовском лесу монстра, который готовился лишить мать ребенка.
И ей на ум пришли эти строки, только немного видоизмененные:
Сегодня миллиардом верчу, завтра в СИЗО сижу.
Послезавтра у Снежной королевы Ларисы дитя заберу.
Как хорошо, что никто не знает,
Что Ильей Люблянским меня величают!
Да, это был уже не подмастерье сатаны, а сатана собственной персоной… Лариса наконец рассмотрела сидельца СИЗО.
Экс-банкир заметно сбросил вес, что, однако, ему шло. От прежнего «императора Галактики» ничего не осталось, но Лариса заприметила точно пойманный модным столичным художником и запечатленный на парадном портрете волчий прищур и циничный взгляд выпуклых водянистых глаз.
– Добрый день! – произнес Люблянский, поднимаясь с металлического стула и приветствуя их жестом радушного хозяина – словно они находились не в СИЗО, а на одном из его некогда известных всей тусовке эксклюзивных вечеринок.
Эксклюзивные закрытые вечеринки. На которых происходило черт знает что – и, вероятно, даже еще более того, с учетом вещей убитых детей, которые сей финансовый гений хранил в своей секретной комнате.
Лариса молча кивнула, а Светлый тотчас принялся сообщать последние новости. Люблянский же, явно не слушая его, подошел к Ларисе и протянул руку.
– Мы, кажется, с вами незнакомы? А вот вашего шефа я имею честь знать, хоть и шапочно. Ведь в некоторых сферах у нас были общие, хотя и разнонаправленные, интересы.
Лариса припомнила, что шеф, кажется, увел у Люблянского из-под носа выгодного инвестора. Она посмотрела на банкира и произнесла:
– Лариса Ма…
Она запнулась. Надо же, после развода с Антоном, последовавшего вскоре после исчезновения Тимки, она взяла свою девичью фамилию. С чего бы это она вспомнила ту, прежнюю, которую уже много лет не использовала?
– Лариса Иванова, – сказала она, и банкир выкинул фортель –
