он хотел мамину сумочку забрать, а они не отдавали.
– Там все ее документы, там ключи от дома, там семейные деньги… Вы не имеете права это забирать…
Он говорил трезво и уверенно. Так трезво и уверенно, что даже я понимала суть разговора. Сверху все слышала… Душой… Из клинической смерти…
– Возьмите, только, пожалуйста, ничего оттуда не трогайте… Мы потом при вас осмотрим содержимое… – сказал человек в штатском, который ментами командовал. И, дурак, подмигнул мне. Если бы я не была в клинической смерти, я бы ногтями в него, как кошка, за это вцепилась… А так не могла… Пошевелиться не могла…
Потом другой приехал, в синем прокурорском мундире. Кажется, важный, хотя и худой… Он стал командовать. К нам подошел. Соболезнования выразил. Я видела и слышала…
– Где бы нам поговорить? – Голос у него усталый, даже я это сверху отметила.
Вне времени, вне действия – все видела, слышала и отмечала… Словно это не я была… Все еще как-то сверху…
– Домой пройдемте… – сказал Аркадий Ильич, снял пиджак и на плечи мне набросил.
А я идти не могла, словно у меня из ног корни в землю проросли. Я даже пыталась пошевелиться, пыталась, но у меня не получилось… Может быть, и дерево тоже пытается с места сдвинуться, но у него не получается… Я будто бы деревом стала… Одеревенела…
Аркадий Ильич меня за плечи обнял, прижал легонько к себе и так с места сдвинул.
– Пойдем, пойдем… Простынешь…
Душа спустилась сверху и в тело вошла… Больно стало… Все тело – одна боль… Руки, ноги, голова, спина, грудь – только боль, и больше ничего… Все осколки гранаты, про которую рядом говорили, в моем теле остались… И болели…
– Пойдем… – Аркадий Ильич уже настойчивее сказал.
Кажется, я шла рядом с ним… И по лестнице поднимались. Лифт вызывать не стали. Четвертый этаж всего… И тот, в синем мундире, за нами шел… И еще двое каких-то…
И говорили что-то… Я слышать перестала, и мне казалось, что я мамину руку еще держу… Где-то около локтя взяла ее и трясу, будто бы кровь с рукава стряхиваю… И сама, наверное, тряслась… По крайней мере руки у меня тряслись вместе с маминым рукавом… Так и в квартиру вошли. Аркадий Ильич сразу стакан воды налил и что-то накапал туда. Пахло сильно. Дал мне выпить…
– Это валерианка… Выпей, хоть дрожать перестанешь…
А я все маму за локоть трясла, и потому, наверное, мои зубы о стакан стучали… Когда что-то так бесконечно трясешь, конечно, сама трястись будешь…
– Мне с вами поговорить надо… – тот, в синем прокурорском мундире, кажется, ко мне обращался. Я вроде бы кивала ему, но не собиралась с ним ни о чем говорить. Не хотела ни о чем говорить. Никогда не хотела говорить о том, что произошло, хотя уже твердо знала, что это произошло, и мама никогда больше не будет со мной такой назойливой, какой она была всегда…
– Вы же видите, в каком она состоянии… – сказал
