Отец заводил сам себя, а в гневе он был страшен. Анюта каждый раз боялась за мать, но женщины, всю жизнь прожившие в деревне, научились терпеть, сцепив зубы, и слушаться. Потому Анюта и казалась не от мира сего, что сопротивлялась такому положению дел.
– Пап, мама тут не виновата. Это твои гены! – пошутила она. – Смотри, у тебя тоже глаза голубые, и волосы, как у меня, темные с рыжиной.
Они действительно были похожи: Анюта и отец, который в юности славился своей красотой. Но годы жизни в глухой деревне и тяжелый труд сделали свое поганое дело. От привлекательно парня остался только волчий взгляд из-под густых бровей и плотно сжатые губы.
– Ага! Знаю я, от какого Гены ты уродилась, – голос уже звучал добрее. – Мойся здесь! У меня на глазах.
Анюта покосилась на отца, внезапно остывшего, и пошла к умывальнику, спрятавшемуся за шторкой. Поплескалась шумно водой, подмылась на всякий случай и сменила нижнее белье (вдруг потом не до этого будет), благо оно тут же сушилось на веревке.
– Мама, ты поможешь мне волосы заплести?
– Да, конечно.
Анюта видела, как мать облегченно вздохнула и нырнула следом за ней в комнату. Девушка нацепила на себя мешковатое, пахнущее нафталином платье.
– Господи, из какого сундука Петька вытащил это добро?
– У него в семье традиция есть: на помолвку надевают всем невестам бабушкино свадебное платье, – пояснила мать, расчесывая дочери волосы. – Хочешь, я наверх их подниму и заколю цветами? Петька и букетики передал.
Мать покрутила в руке белые веточки, усеянные мелкими цветами.
– Мне все равно. Делай, как знаешь. А платье могли бы и постирать.
– Вот станешь его женой и постираешь, – тихо ответила мать.
Анюта притянула к себе голову мамы и горячо зашептала ей на ухо.
– Мамочка, я хочу сегодня ночью сбежать. Помоги мне, пожалуйста.
Губы ее задрожали, в голосе появилась едва сдерживаемая истерика. Каким бы стойким оловянным солдатиком она ни была, но и ей стало страшно от этих приготовлений. В восемнадцать лет другое восприятие жизни, иные планы. Анюта даже представить себя еще не могла замужней теткой, со спрятанными в пучок волосами, матерью двоих детей.
В ее глазах мелькнули слезы. Мать вырвалась из цепких рук дочери и уставилась на нее сумасшедшим взглядом.
– Ты погибели моей хочешь?
– Давай вместе сбежим? Неужели ты не нажилась еще со скотом, который считает себя человеком? – яростно зашептала она. – Он же всю жизнь тебя бьет. Неужели тебе не надоел этот домострой?
Теперь заплакала мать, но тут же вытерла слезы ладонями и покосилась на шторку.
– Куда я! Я уж здесь век доживать буду. Да и папка твой любит меня. Это он на вид только грозный, а вспомни, хоть раз тебя ударил?
Да, Анюту он точно не бил. Замахивался, бывало, ладонью, но тут же опускал ее и ворчал, что не может ударить щенка, которого она ему напоминала.
– Ага!
