сколько из-за невозможности пользоваться интернетом. Иначе говоря, что чуть не погубило его, то и стало спасением. Парадокс? Отнюдь. Большую часть жизни Роман сознательно провел под прицелом собственной видеокамеры. Привык.
Под камерой делал все – ел, пил, даже с девушкой обнимался. Кажется, допусти такую опцию, как подглядывание за душой, он и сюда бы впустил своих подписчиков, лишь бы платили деньги и давали просмотры.
Без Интернета впал в депрессию. Заплутали в голове суицидальные мысли. Но в самый критический момент вдруг понял, что роскошные кадры с самоуничтожением пройдут мимо жаждущих взглядов. На миру, говорят, и смерть красна. Это точно про Романа. Хотя, надо сказать, что психика у него была прочная и совершать суицид до момента запрета на интернет он не собирался.
Придумывал развлечения, пускал в эфир, был доволен жизнью и умножал довольство на капитал. Сетевая политэкономия.
Умножал, умножал, умножал. Но не делил-ся. Гонорары текли широкой рекой. Возникало желание сокрыть полный доход. А для этого нужно было всего лишь поделить сумму на множество мелких под чужими именами. И вывести в один карман. Схему ухода от налогов прикрыли, имущество арестовали, самого блогера отправили под домашний арест без права пользоваться интернетом. И тут открылись такие скелеты в шкафах, что впору вешаться. Но как вешаться без видеокамеры? Люди не поймут. И не будет яркой прощальной роли, которая соберет еще миллиона два лайков. Лайковая политэкономия.
Не просто въелась в кожу блогера. Стала его сутью. В первый день вынужденного поста от интернета и подписчиков он еще храбрился, показывал из окна дома журналистам на улице неприличные жесты, смеялся, кривлялся, покачивал головой. А потом исчез с радаров. И лишь спустя месяц затвора в отделении больницы рассказывал лечащему врачу, в какую крутую депрессию он попал без публики, и как тяжело ему давалось решение уйти из жизни. И как не смог он это реализовать, потому что рядом не было зрителей. Беда. А петля была уже готова.
Роман говорил о своей депрессии примерно следующее:
«Я и предположить не мог, как сильно завишу от интернета. Блогерство стало моей религией. Я был связан с виртуальным миром живой пуповиной. И когда мне перекрыли связь, я стал задыхаться. Ломка страшнее чем от веществ. Ходил из угла в угол. Страдал психологически. А это отражалось на физическом самочувствии. Ничего не хотелось. Только одного – снова предстать перед миллионной аудиторией. Пробовал читать. Через час швырял книгу. Пробовал заниматься гимнастикой. Выходило хлипко. Потому что не было аудитории. Хотел освоить какую-нибудь духовную практику. И тут не получалось без людей. Мне нужны зрители. Я это понял. Ничего не могу, если на меня никто не смотрит. Если меня не хвалят виртуальными лайками».
Когда я услышал это признание, вспомнил почему-то рассказ Чехова «Пари». Главный герой – юрист – оспаривал перед банкиром идею:
