Давайте переговорим с ним, попробуем выяснить, в какой момент и при каких обстоятельствах это могло произойти. Не будем забывать, что Димитрос работал на вилле наряду с другим персоналом. Его отпечатки там повсюду. Думаю, что он сможет пролить свет на этот вопрос.
– Он крайне замкнут, угрюм. Он отказался отвечать на мои вопросы. Мне даже показалось, что ему безразлично его будущее.
– Думаю, что я смогу это исправить, инспектор, – улыбнулся Алекс. – У меня к вам предложение: я в вашем присутствии попытаюсь его разговорить, а после того, как он нам расскажет, откуда все-таки его пальцы на орудии убийства, вы разрешите ему встречу с его невестой. В самом деле, неужели после всего, что мы сегодня с вами вместе выяснили, вы всерьез считаете его убийцей? Думаю, после того, как вы подадите в Афины рапорт с новыми обстоятельствами дела, которые стали вам известны, мы сможем перевести его из ранга подозреваемого в ранг важного свидетеля и ограничить его передвижения виллой.
– Я подам рапорт? Мне стали известны? – покраснел инспектор.
– Конечно, вы. Ведь вы ведете следствие. Я всего лишь вам помогаю, – еще шире улыбнулся Алекс.
– Я не против, – сдался после минутного колебания инспектор Антонидис. – Я разрешаю подозреваемому свидание с невестой. По времени не ограничиваю. Но только после того, как он наконец даст показания, черт его побери!
Часть шестая
«Отбросьте все невозможное;
то, что останется – и будет ответом,
каким бы невероятным он ни казался».
– Вы плохо выглядите, Димитрос, – произнес мягко Алекс, пристально глядя на сына Ирини. Парень и в самом деле сдал: лицо приобрело нездоровый землистый оттенок, глаза запали, под глазами – синяки. – Вы спали ночью?
– Нет, – с трудом разлепил губы Димитрос и отрицательно мотнул головой. – Не спал. Не смог.
– Я так понимаю, что и сутки ничего не ели? – догадался, нахмурившись, Смолев, оглядывая пустой стол с одиноко стоявшим кувшином для воды.
– Не знаю. Не помню. Наверно. – Димитрос энергично потер лицо руками и ответил: – Простите, Алекс, я все никак не приду в себя. Мне приносили еду, но мне кусок не лезет в горло, когда я подумаю… Ведь я хотел свернуть шею этому старому мерзавцу своими руками, признаюсь, грешен. Вы даже не понимаете, что означала для меня потеря виноградника и фермы, когда четыре месяца назад отец принял решение продать их. Я не мог поверить своим ушам! Три года, три года тяжелой, упорной работы, чтобы возродить лозу, чтобы она снова начала плодоносить! А когда оставалось только снять урожай и разлить вино по бочкам, я узнаю, что все результаты моего труда, все мои усилия, все, что я вложил в этот виноградник – мою душу, Алекс! – все будет продано. Отец не хотел ничего слышать.
У Димитроса пересохло
