прошагал из прихожей на середину комнаты и повернулся лицом к гостю. Правда, перед этим он успел провести осмотр квартиры. Бедняга Газировка лежал на полу головой к работающему телевизору, уткнувшись физиономией в линолеум и закинув руки за голову. Над ним с грозным видом стоял «пээсэсник». Анна же сидела на диване, отвернувшись к окну. Девушка всем своим видом показывала, что весь этот спектакль ей если не противен, то, по крайней мере, скучен. Седовласый остановился на пороге комнаты и внимательно огляделся. Его взгляд на мгновение задержался на девушке, затем опустился на аккуратно свернутое постельное белье на диванной подушке. Не ускользнул от взгляда гостя скатанный спальник и раскладушка, которые Гор и Газировка не успели затолкать соответственно в шкаф и на антресоли.
Станислав едва не рассмеялся, разгадав ход мыслей утреннего гостя. Не иначе престарелый «папик» исследует, не предавалась ли этой ночью юная пассия любовным утехам с умыкнувшими ее бесшабашными молодцами.
– Здравствуйте, Анна Дмитриевна, – сухо, без проявления каких-либо эмоций поздоровался седовласый.
– Здравствуйте, Дмитрий Васильевич, – эхом откликнулась девушка, продолжая смотреть в окно.
Совпадение отчества девушки и имени утреннего гостя, да, собственно, и тон, с которым они поздоровались, несколько насторожили Стаса, а точнее – дали повод для размышлений.
Правда, раздумывать долго не пришлось. Дальнейший диалог все расставил по своим местам.
– Как спалось, дочка? – все так же бесцветно спросил Дмитрий Васильевич.
– Прекрасно, папа, – доложила Анна. – Я давно так крепко не спала.
– И чем же эта крепость обусловлена? – недоуменно поднял брови утренний гость.
– Вероятнее всего, ощущением безопасности, – безмятежно доложила девушка.
– То есть дома, под охраной моих людей ты чувствуешь себя тревожно?
– Я чувствую себя дурой, которую оберегают, как китайскую вазу эпохи Цинь, непонятно от кого и зачем, – парировала Анна. – Сдувают с меня пыль и не подпускают никого на расстояние ближе километра. А здесь до меня никому дела нет: хочешь, спи, хочешь, гуляй… Это, папа, кстати, называется свободой.
– Позволь мне судить, от кого и как тебя оберегать, – хмуро заметил Дмитрий Васильевич. – И свобода – вещь очень даже относительная.
– Относительно тебя, надо полагать. Ты определяешь, как мне жить и с кем дружить, – насупила брови девушка.
– Об этом мы с тобой поговорим дома, – обрезал суровый папаша, – здесь слишком много посторонних.
– Отчего же? – делано изумилась Анна. – Мне твои церберы роднее всех родных. С утра до ночи вокруг меня вьются, как пчелки вокруг куста цветущего жасмина. Только в туалете от них и можно спастись. Так сказать, уединиться…
– Я сказал, продолжим беседу дома, – сквозь зубы процедил Дмитрий Васильевич. – У меня мало времени.
– Кто
