Геллер, филигранный режиссёр и гений-символист. Безотрывно вперившись в заснеженный лёд, тонкой калькой покрывший Смоленку, Сандра сама отвлеклась на греющие душу воспоминания.
Ненастный поздний час, небо в сизых потрохах туч, наводнённые калоши. Подвал неприметного тёмного домика, куда была заведена, полупьяной, своими незабвенными проводниками в царство декадентского разврата. Ожидание срамного жара от очередного притона, но негаданно – маленькая зала, где лишь десять выставленных стульев, а на стене напротив – растянутое прищепками полотно. Выскочивший навстречу Яков Михайлович, резким манием руки угомонивший разгалдевшихся спутников Сандры, взгляд блестящий и строгий, приглаженный ворох кудрей, клетчатый жилет на одной пуговице. Нахлынувший вдруг стыд за свои подведённые веки и губы, за мятый жакет вызывающе-винного цвета. Дрожание в пальцах от мягко грассирующего голоса, вещающего о рождении «Эпитафии», бушующего синематографического стихотворения. Ловкое колдовство над чёрной коробкой проектора, вылетевший лучистый конус, стрекот, перемежающийся со страдающей флейтой у девочки-тапёрши. На полотне – четырнадцать секунд костянистых веток, бьющихся о могильную оградку, а на пятнадцатой – взмывающий в небо воздушный шар. Завороженность тонкой метафорой, гипноз игрой тьмы и света. Катарсис до короткого плача. Сразу, как погас проектор – неловкое приближение к Творцу, уроненный стул и едва произносимая мантра на губах: «Вы маг, маг».
А далее – всё новые сеансы чёрно-белой поэзии, последующее карауленье Якова Михайловича у дверей, долгие восторги, выкуренные за одну только компанию кубинские сигары и сдерживаемый кашель. Смягчение строгости во влажных маслинах глаз. Прогулки, ах, долгие ночные прогулки по Сенной, по дрянным закоулкам, разговоры о Мельесе и Ханжонкове («который тонкости не чует»), об экспериментах «Пате». Стопки можжевеловой в кабаке, после которых не страшны рдеющие пьяные рожи. Шаткий Яков Михайлович, буксирующий её за локоть, смеющийся Яков Михайлович, нараспев вспоминающий анекдот про старушку в захваченном городе и «войну, так войну», грозный Яков Михайлович, сражающий подвернувшегося забулдыгу с финкой метким апперкотом…
Наверняка он не побоялся бы ввязаться в «Гаванскую авантюру», возможно, нашёл бы в ней вкус и на пару с Миреком прикрывал бы Женьку от возможных недружелюбных туземцев. Но сегодня была суббота, а Яков Михайлович накануне объяснил словечко «шаббат», вздохнул, как от тяжёлого мешка, и лишь пожелал быть осторожным и сберечь будущую актрису.
В лицо рванулся ветер, и Сандра плотнее уткнулась в шарф. Чуть по-отцовски не выбросила в тишину отуплённо-глухое «господи», вовремя одёрнула себя, припала к побуревшему борту телеги. Мысли и мечты, пошлые, страшные, фантастичные гудели в голове с новой силой, зиждились на «Рыжей нищенке» давно почившего сифилитика. Сандра представлял часы, дни, месяцы, что проведёт с Яковом Михайловичем за совместным трудом. Как исподволь залюбуется невероятно подвижной фигурой творца в моменты пылающего энтузиазма, как наверняка будет ронять листы с либретто, а то и
