внезапного звонка в дверь мы одновременно переглядываемся. Живот становится каменным от предчувствия. Я все же не люблю сюрпризы.
– Пицца? – Аленка тоже беспокоится и посматривает на часы. Играем обе.
– Скорее всего. Кто же еще?
Сглатываю беспокойство. Оно падает в желудок и разжигает там неприятный, мешающий дыханию костер.
Я остаюсь в гостиной рядом с сыном, Ольшанская идет открывать. Готова уже чувствовать запах горячей пиццы, а его все нет.
Голос Костика сначала расслабляет закостеневшее тело, а потом… другой голос делает из меня глиняное изваяние, которое вот-вот засунут в гончарную печь. Не могу пошевелиться, не могу дышать, даже думать получается с трудом.
Крадусь на цыпочках. В ушах слаженные и частые удары сердца слышатся. До тошноты.
Аверин немного растерянный стоит в пороге. Сегодня он в рубашке и брюках. Непривычно.
Рецепторы раздражает его аромат, хотя это невозможно. Я не обладаю такими способностями – за несколько метров учуять знакомый запах.
Память такая штука, даже запах она воспроизводит отчетливо.
– Добрый вечер, – здоровается, сталкиваясь со мной взглядом. Увидел же!
Выхожу из своего укрытия, но и рта не могу раскрыть. Кажусь со стороны невежливой. Мы все здесь взрослые люди, и по-хорошему нужно просто сказать «привет».
Даже не спрашивать «как дела». Это уж точно будет лишним. Но я уставилась на Аверина и в тысячный раз за третью встречу подмечаю, как он изменился.
– Мы пойдем, – бросаю короткой фразой в Аленку и разворачиваюсь, чтобы быстро забрать Арсения.
Атмосфера тут же меняется. Я жалею, что пила вино. Мозг отказывается соображать. Мечусь из угла в угол, и то и дело кажется, что все на меня смотрят.
– Стас! – сын бросается прямо в руки Аверина.
Тот подхватывает его на руки. Оба улыбаются. Одинаково.
Мне становится душно от того, что я вижу. Перед глазами плывет.
Когда-то мне снился такой же сон: я, Аверин и наш сын. Я сочла это кошмаром и старалась больше не вспоминать о нем. К слову, ничего похожего больше и не снилось.
А тут на тебе. Получите, распишитесь.
Внутри все горит, как сдобренное спиртом. Это уже не вино, что-то похуже. Обида и страх. Та еще гремучая смесь.
Я забираю несчастного, кинутого на пол робота, ветровку Арсения, взглядом прохожусь по залу, чтобы ничего не забыть. Оттягиваю время. Мне предстоит обуваться в одном пространстве с Авериным. Он не спешит заходить к Исаевым.
– Алена, спасибо за прием, – без намека говорю, Ольшанская слышит другое и тихо извиняется.
Посылаю ей дохлую улыбку и, наконец, поднимаю глаза на Стаса. Его сын все еще в его руках. Под ребрами становится тяжело.
– Разреши? – протягиваю руки.
Оба уставились на меня. Глаза одного цвета, взгляд как копировали, темно-русые, как у мажора, волосы. В остальном – моя копия. И на том спасибо. Что бы было,
