где необходимо принимать трудные решения и приносить жертвы, характер получает преимущество перед интеллектом. Командир чаще всего бывает «проще», «ограниченнее», чем начальник его штаба, относящийся к военному делу как к науке, однако должен сохранять стойкость в самых опасных ситуациях, излучать авторитетность и отеческое величие. Ге́бхард Ле́берехт фон Блюхер называл Гнейзенау своей головой, но, как сказал Вовенарг, «великие мысли рождаются в сердце».
В изучении характеров применяются как научные, так и ненаучные методы. В случаях, когда характеры приобретают силу, выходящую не только за рамки личностного своеобразия, но и за рамки исторической исключительности, мы начинаем использовать язык знаков, близкий к астрологическому. Нам кажется, что мы имеем дело с возвращением давно знакомого, с неким образом, обретшим зримость: мы привыкли воспринимать его опосредованно, через причинные связи, а он вдруг сбросил с себя драпировку и предстал перед нами в изначальном виде.
Когда мы встречаем изображения Моисея[20] и Александра[21] с рогами на голове, когда Иисуса называют агнцем, Генриха[22] – львом, а Клемансо[23] – тигром, перед нашим мысленным взором мелькают силуэты животных. Подобным же образом в памяти народов всплывают мифические фигуры. Их отличительный признак – сомнение в том, что они действительно существовали.
В рамках истории возможны повторения, но не возвращения. Александр есть возвратившийся Ахиллес, однако Наполеон III не есть возвратившийся Наполеон I. Исчислимое время знает лишь аналогии – не тождества. В нем много отцов, но ни один из них не равен Отцу. Здесь корни Арианского спора[24] о том, «подобосущен» ли Ему Его Сын или же «единосущен». По сути, это вопрос времени в самом глубоком смысле слова.
Возвращение вызывает в человеке отклик более сильный, чем простое воспоминание. Происходит совпадение, сравнимое с совпадением мужчины и женщины в акте зачатия, – безвременной творящей силы, через которую временная жизнь воссоздает себя. Без возвращения останутся только даты – праздников больше не будет.
Говорят, что характер формирует судьбу. Многие из нас убеждаются в этом на собственном опыте, видя, как нам вредят снова и снова повторяемые ошибки. Избежать их трудно, почти невозможно, поскольку то, что толкает нас на одни и те же неверные шаги, каждый раз рядится в новые причудливые одежды. Человека предостерегли, но он все равно ошибся – такова одна из главных тем «Тысячи и одной ночи».
Сильные характеры склонны совершать ошибки в не меньшей степени, чем слабые. Более того, ошибки сильных зачастую опаснее. Нам следует избегать отождествления характера с волей, хотя в нашем мире оно почти само собой разумеется. Предполагается, что где «сильный характер», там и выраженная воля. Ducunt volentem fata, nolentem trahunt[25], – привыкли мы считать, однако это крылатое выражение, как и
Многие изображения пророка Моисея (включая скульптуру Микеланджело, находящуюся в римской церкви Сан-Пьетро-ин-Винколи) снабжены рогами: эта иконографическая традиция объясняется тем, что Иероним Стридонский, создатель текста Вульгаты (канонической латинской Библии), работая над 34 главой Исхода (ст. 29, 30, 35), предпочел буквальный перевод еврейского слова, означающего «рогатый» или «имеющий лучи (подобные рогам)». По мнению ряда исследователей, Иероним намеренно сохранил эпитет, в соответствии с древней символикой выражающий обретенную пророком силу и славу.
На Востоке Александр Македонский получил прозвище Искандер Двурогий, благодаря украшавшим его шлем бараньим рогам – символу богоизбранности.
Конфликт между александрийским пресвитером Арием, занимавшим антитринитарную позицию, и его противниками. Для разрешения этого спора в 325 г. в городе Никее был созван Первый Вселенский собор, признавший арианство ересью и утвердивший Никейский Символ веры: «Веруем во Единого Бога Отца… И во Единого Господа Иисуса Христа… единосущного Отцу…»
Желающего судьба ведет, нежелающего – тащит. (Этот стих, заимствованный из выполненного Эпиктетом перевода сочинения Клеанфа, цитируется Сенекой в «Нравственных письмах к Луцилию».)
