посмотрел на Мидуинтера с сочувственной улыбкой.
– Мой юный друг, – сказал он ласково, – точно ли до такой степени, как вы думаете, освободились вы от суеверия? Достойны ли те слова, которые вы сейчас произнесли, того доброго намерения, на которое вы решились вчера?
Голова Мидуинтера опустилась на грудь, румянец вспыхнул на его лице, он глубоко вздохнул.
– Вы начинаете сомневаться в моей искренности, – сказал он. – Я не могу вас осуждать.
– Я верю вашей искренности по-прежнему, – отвечал Брок. – Я только сомневаюсь, так ли сильно укрепили вы слабые стороны вашего характера, как вы предполагаете. Многие не выдерживали борьбы против себя самих гораздо чаще, чем с вами случалось это до сих пор, и все-таки в конце одерживали победу. Я вас не осуждаю, я не потерял к вам доверия, я только примечаю, что случилось, чтобы заставить вас остерегаться себя самого. Полно! Полно! Обратитесь к вашему здравому смыслу, и вы согласитесь со мной, что никакие признаки не оправдывают подозрения, что женщина, которую я встретил в Сомерсетшире, и женщина, которая покусилась на самоубийство в Лондоне, одна и та же. Неужели такой старик, как я, должен напомнить такому молодому человеку, как вы, что в Англии есть тысячи женщин с прекрасными фигурами, тысячи женщин, одевающихся в черное шелковое платье и красную шаль?
Мидуинтер с таким жаром ухватился за это замечание, что более суровому критику человечества, чем был мистер Брок, это показалось бы подозрительным.
– Вы совершенно правы, сэр, а я нет, – сказал он. – Десятки женщин отвечают этому описанию, как вы говорите. Я терял время на мои пустые фразы, когда должен был бы старательно сопоставить факты. Если эта женщина вздумает пробраться к Аллану, я должен быть готов остановить ее.
Он начал тревожно перебирать листки рукописи, разбросанные на столе, и внимательно рассматривать одну страницу.
– Вот это поможет мне положительно, – продолжал он. – Это поможет мне узнать ее возраст. Ей было двенадцать лет во время замужества миссис Армадэль. Прибавьте год, ей будет тринадцать, прибавьте, сколько Аллану (двадцать два года), и мы узнаем, что этой женщине теперь тридцать пять лет. Я знаю ее возраст и знаю, что она имеет причины молчать о своей замужней жизни. Это уже кое-что значит для начала, и со временем это может повести к большему.
Он опять весело посмотрел на Брока.
– Встал ли я на настоящий путь теперь, сэр? Пользуюсь ли я как следует предосторожностью, о необходимости которой вы с такой добротой предостерегали меня?
– Вы оправдываете ваши здравые мысли, – отвечал ректор, поощряя его обуздать свое воображение с всегдашним недоверием англичанина к благороднейшей из человеческих способностей. – Вы пролагаете путь себе к более счастливой жизни.
– Вы думаете? – задумчиво спросил Мидуинтер.
Он опять порылся между бумагами и остановился на одном из набросанных листков.
– Корабль! – вдруг воскликнул он, и румянец
