и изъяли все документы.
Я умею слушать. Постепенно, чувствуя мой неподдельный интерес и сочувствие, хозяин дома рассказал мне о снах своего отца, и о сожалениях, что не придал им в свое время нужного внимания. Он шепотом поведал мне даже то, что ни разу не упоминал даже в разговорах со своей семьей. Конечно, наш разговор длился много дольше, чем десятиминутный опрос.
Михаэль сидел на скамейке возле дома.
– Если ты будешь опрашивать каждого по полтора часа, то конторе твоя дотошность не понравиться. Принцип работы такой: зашла, спросила, ушла, тут же забыла.
– Этого не будет! Я ведь узнаю у людей не о том, какой сорт туалетной бумаги им нравится, а о том, что вызывает в них печаль и тревогу. Вот уже почти пятнадцать лет с тех пор, как люди начали массово «испаряться», причем никто никогда не находит ни тел, ни следов. Почему, скажи мне, правительство не расследует исчезновения?
– Ты сама сказала: ни следов, ни тел.
Я вздохнула и подняла голову: собирался дождь. Облачность была сплошная, низкая, и оттого, что облакам было тесно, они слоились, набегали друг на друга, как складки сбившегося покрывала.
После первого моего удачного контакта, Михаэль сменил тактику. Удостоверившись, что я в состоянии самостоятельно проникнуть в дома обывателей, он, наконец, начал мне помогать как напарник. Я по-прежнему, долбила носком ботинка по дверям, Михаэль же, используя преимущества своего внушительного роста и веса, делал проход в дома достаточным, чтобы я могла туда проскользнуть, потрясая жетоном. Благодаря такой слаженности, к концу дня мы опросили почти три десятка семей. Мой блокнот пестрел заметками, рюкзак на плечах потяжелел, а чувство голода вызывало легкую тошноту. Было решено искать еду и ночлег.
Пока мы работали, дождь успел пролиться на ближайший городок. Стоило нам свернуть за ограду дома, и открылся прекрасный вид. Улочка резко спускалась под гору: влажный булыжник блестел от лучей солнца как хорошо обкатанная ледяная горка, у самого подножья которой вилась лента реки. На другом берегу, сразу за стеной кустарника начинался луг, а за ним темнохвойный лес. Небольшая гостиница с кафетерием на первом этаже нашлась на прибрежной улице.
В кафе было тесно, и не только от посетителей, но и от множества маленьких столиков, рассчитанных всего на двух человек. Столешницы на железной ножке, заканчивающиеся тремя львиными головами, почти полностью занимали пузатые стеклянные банки: в одних дрожали желтые нарциссы, в других – огоньки свечей. Мы протиснулись к узкому и длинному двустворчатому окну, заняв столик у стены из неоштукатуренной кирпичной кладки. Я села на стул, потому что рядом к потолку тянулась толстая труба отопления, а Михаэлю досталась небольшая скамейка с деревянной спинкой. Пристроив рюкзак на отполированном за десятилетия ногами посетителей деревянном полу, подняла глаза
