со стыда. Я притворяюсь перед самой собой, говоря себе, что он на меня не смотрит, что Флинт не хлопает меня по спине и что я не замечаю холодных взглядов моих новых одноклассников, которые наблюдают, как я тщетно пытаюсь втянуть в бунтующие легкие воздух.
Мне надо срочно уйти – подальше от чересчур усердной помощи Флинта, подальше от Джексона с его грозным всепроникающим взглядом. Если мне удастся отыскать ближайший туалет, я хотя бы смогу спокойно умереть.
Я начинаю двигаться к выходу – кажется, в коридоре через пару-тройку дверей я видела туалет, – но прохожу только несколько шагов, когда рядом со мною вдруг оказывается Джексон. Он не здоровается, даже не смотрит на меня, проходя мимо, но, как и вчера на лестничной площадке, наши плечи соприкасаются.
И мой приступ удушья проходит так же быстро, как начался. В мои легкие снова начинает поступать воздух.
Не знай я, что такого просто не бывает, я бы подумала, что случившееся как-то связано с ним. Как начало приступа, так и его конец.
Но это не так, конечно же, не так. Какая чушь.
Однако я все равно поворачиваюсь и смотрю ему вслед, хотя это самое худшее, что я могу сделать и для моего душевного равновесия, и для моей репутации – об этом свидетельствуют саркастические замечания и хихиканье за моей спиной.
Он не оглядывается. Собственно, он вообще ни на кого не смотрит, обходя фуршетный стол и оглядывая выставленную на нем еду. И даже не поднимает глаз, когда в конце концов берет из вазы большую красивую клубнику.
Я жду, что он сейчас же положит ее в рот, но он этого не делает.
Вместо этого он проходит в центр зала – туда, где под люстрой стоит огромное, обитое красным бархатом кресло, похожее на трон, перед которым полукругом стоят несколько кресел поменьше. Он вальяжно разваливается в нем, вытягивает ноги и что-то говорит пяти парням, темноволосым и эффектным, сидящим в креслах поменьше.
Я увидела их только сейчас.
Теперь почти все в зале смотрят на Джексона, пытаются обратить на себя его внимание, но он демонстративно игнорирует их, пристально разглядывая клубнику в своей руке.
Наконец он поднимает глаза и устремляет взгляд прямо на меня. Затем подносит клубнику ко рту – и откусывает от нее ровно половину.
На его нижней губе на миг повисает капля красного сока – это явное предостережение.
Я знаю – мне надо остаться, надо поставить его на место. Но когда он на мгновение высовывает язык и слизывает клубничный сок, как бы посылая меня, Флинта и всех остальных куда подальше, я делаю то единственное, что могу сделать.
Поворачиваюсь к Флинту и быстро говорю:
– Извини. Мне надо идти.
И иду к дверям – иду торопливо, но стараясь не переходить на бег, чтобы не выглядеть еще более жалкой, потому что отчаянно желаю убраться отсюда до того, как очевидное презрение Джексона окончательно раздавит меня.
Ибо мне ясно одно – это маленькое представление имело целью еще раз продемонстрировать
