ореховые деревья мерно покачивали кронами на легком ночном ветерке.
М-да… Потом, в будущем, станица очень изменится, превратившись в без пяти минут небольшой городок. Сейчас же, здесь, при развалившемся колхозе, «Новатор», люди спасались только собственной землей и жили, к слову, иной раз лучше городских, и уж точно безопаснее.
Мы завернули во двор небольшой трехэтажной многоквартирки. Я поставил машину у линии старых железных гаражей, протянувшейся за домом. Было тут лишь два подъезда, мы втроем пошли в ближайший, и Вадим провел нас в маленькую квартирку на третьем этаже.
– Теперь будем ждать командира, – сказал Вадим, расположившись на незаправленном диване, служившим, видимо, спальным местом. – Он прибудет, как только кончится операция. А дальше уже ты, Руслан, расскажешь нам все, что знаешь, под протокол.
– Расскажу, – проговорил он. – Мне все равно, что будет со мной. Но я хочу убедиться, что Аня с детьми в безопасности.
Вадим поджал губы и отвел взгляд. Меня это насторожило. Я верил этому Руслану. Верил, потому что своими глазами видел результаты его борьбы за собственные убеждения. Это вызывало уважение.
Я видел, что он искренне хотел спасти своих. Искренне желал сотрудничать, только чтобы с семьей ничего не случилось. Что ж. Это было мне близко. Пусть он и пошел по этому скользкому пути, но все же смог одуматься. Лучше поздно, чем никогда.
Командира группы мы ждали долго. Ничего не оставалось, кроме как рассматривать местный интерьер. Квартира была старой и пустой, но немного обжитой. Видимо, тут ночевал кто-то из оперативников группы. Из развлечений здесь оказался только старый цветастый магнитофон с двумя колонками, стоявший на подоконнике единственной комнаты.
Вадим некоторое время пытался поймать на нем какую-нибудь волну, но безуспешно.
– М-да… Че-то совсем эта рухлядь не работает. Ну ладно, щас.
Он выдвинул из-под деревянного стула большую спортивную сумку адидас, стал рыться в ней, чем-то шуршать.
– Ты тут квартируешь? – Догадался я. Глянул на Руслана.
Офицер с перевязанной наспех головой, сидел на стуле, у полупустого шкафа с единственной дверцей. Повесив голову, он тупо рассматривал собственные ботинки.
– Ага. Место тихое и до города недалеко. А, вот она, – сказал Вадим, достав кассету без коробочки. – Никто не против музыки, пока мы ждем?
– А что у тебя там? – Заинтересовался я.
– Группа Кино. Слушаешь?
– Слушаю, – я улыбнулся.
– Жалко Цоя, да?
– Цой жив, – я хмыкнул.
– Ну, – покивал Вадим и вставил кассету, перемотал на начало.
Когда он щелкнул кнопкой «плей», из колонок полился низкий голос Виктора Цоя:
Белый снег, серый лед
На растрескавшейся земле
Одеялом лоскутным на ней
Город в дорожной петле…
Вадим стал у окна, стал тихо подпевать песне. К моему удивлению, спустя мгновение
