императора Александра. Государь на депеше учинил краткую резолюцию:
«Поступить с ним по всей строгости существующих законов и по исполнению донести мне!»
К сожалению, нам не дано знать, как решилась судьба Плятера. Очевидно одно – в Варшаву его не отпустили и судили по всей строгости закона, применяемого к таким преступникам.
Поднять казачество на измену Плятеру и его сподвижникам по тайному ремеслу не удалось. Более того, донские казаки атамана Платова одними из первых встретили французские полчища на территории России, прикрывая отход армии Багратиона. Они умело использовали многие тактические приемы – «клин», «завеса», «карусель». Но чаще использовали такие приемы, как «лава» и «вентерь», соответственно, лобовая, всесокрушающая, мощная атака или засада, когда противник атаковывался в лоб и с флангов.
Кутузов высоко ценил казацкую боевую мощь и с нетерпением ждал прибытия дончаков, показавших себе героями в сражениях с полками Великой армии Наполеона. Потом Михаил Илларионович скажет:
«Почтение мое к Войску Донскому и благодарность к подвигам их в течение кампании 1812 года, которые были главнейшей причиной к истреблению неприятеля».
Потом донские казаки двинулись вглубь Европы. В 1813 году участвовали в битве под Лейпцигом, а 18 марта 1914 года вступили в Париж и разбили лагерь на Елисеевских полях на радость парижанок.
После войны ходил анекдот о том, что Наполеон предложил Матвею Платову сформировать для Франции воинское соединение из двадцати тысяч казаков.
– Ваше величество, – ответил Платон Бонапарту, – пришлите нам на Дон двадцать тысяч молоденьких француженок – и Вы получите через 20 лет двадцать тысяч казаков!
Итак, мечтам Наполеона победить Россию, потом вступить с ней в союз и вместе с русскими ворваться в юго-восточное Эльдорадо – Индию, не удалось осуществиться. Планы Бонапарта были разрушены силой, мужеством и стойкостью русских ратников. Ему не помогла ни Великая армия, ни его выдающиеся маршалы, ни шпионские войны, ни фальшивые банкноты!
«Дипломатия» Луи де Нарбонна
Наполеон понимал, что Россия для него – это загадочная, не понятая страна и не только из-за громадных просторов, но и прежде всего из-за состояния армии и планов ее использования императором Александром I. Поэтому, готовясь к будущим баталиям, он осознавал всю тяжесть и опасность принимаемого решения. Свою стратегическую затею он воспринимал, как «самое великое, самое трудное, на которое он когда-либо решался». В письме от 2 апреля 1811 года к вюртембергскому королю он словно исповедуется:
«…Война начинается против его желания (императора Александра. – Авт.), против моего собственного, против интереса Франции, так же как и России. Я часто был свидетелем подобных фактов, что опыт прошедшего открывает мне будущее».
А опыт прошедшего у него был велик. Почти вся Центральная Европа лежала у его ног – она была завоевана его доблестной Великой армией.
Зимой 1812 года он еще раз сверяет свои намерения со взглядами на войну видного
