1962 года, сын Н.С. Хрущева Сергей Никитович подтвердил это, зачитав выдержку из воспоминаний отца, где говорилось, что только эти два человека предостерегали его относительно возможных опасных последствий размещения ракет на Кубе. Предостерегали, конечно, в крайне осторожной, соответствовавшей тогдашним нормам отношений в политбюро, но достаточно ясной для самого Хрущева форме, – предупредив, что будут голосовать за его предложение, но только потому, что верят Хрущеву; думают, что тот понял всю свою ответственность и необходимость хорошо взвесить возможные последствия этого шага.
Н.С. Хрущев именно так понял эти замечания.
«Его (то есть Куусинена. – Г. А.) ответ, – отмечал он в мемуарах, – всю ответственность возлагал на меня. Я очень уважал тов. Куусинена, знал его честность и искренность, и поэтому я по-хорошему это понял». Другим членом политбюро, высказавшим сомнение (опять же в очень осторожной форме), был Микоян. Смысл его возражения состоял в том, что «мы решаемся на опасный шаг». Хрущев в своих воспоминаниях говорит: «Это я и сам сказал. Я даже так сказал, что, знаете, это шаг, если грубо формулировать, на грани авантюры. Авантюризм заключается в том, что мы, желая спасти Кубу, сами можем ввязаться в тяжелейшую, невиданную ракетно-ядерную войну».
Со своей стороны, мог бы добавить, что это был бы не только авантюризм, но и тягчайшее преступление. Я лично считаю, что ввоз ракет на Кубу – опаснейший просчет Н.С. Хрущева, а Карибский кризис – следствие грубейших ошибок в политике со стороны как СССР, так и США. Но, возвращаясь к Куусинену, хотел бы сказать, что эпизод этот весьма показателен. Он говорит, во-первых, о политической прозорливости Куусинена, уловившего опасность предполагаемого шага. И о его принципиальности – в тогдашней сложной обстановке, когда просто не полагалось возражать лидеру, он нашел возможность довести свою тревогу до сознания Хрущева.
Я посвятил воспоминаниям о О.В. Куусинене, работе с ним над учебником «Основы марксизма-ленинизма» так много страниц не только потому, что то и другое сыграло большую роль в моей жизни. Думаю, речь шла и о первой серьезной попытке развить, расширить тот прорыв, который совершил в наших представлениях о мире и о себе XX съезд КПСС, сделать настоящий шаг вперед в развитии общественно-политической мысли. Пусть даже этот шаг не получил тогда должного признания. И конечно же творческий коллектив, руководимый Куусиненом, был «оазисом» творческой мысли – по тем временам редким. Но не единственным.
Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО)
Я был не участником создания этого института, а скорее свидетелем, зрителем, пусть заинтересованным, тесно с коллективом института связанным (мне довелось поработать в нем, но позже – уже в 1963–1964 годах, через шесть с лишним лет после его основания). И полагаюсь как на то, что помню из рассказов многих своих товарищей, работавших в институте со дня его основания, так
