раз перекрестился, смотря на старика вытаращенными из орбит глазами. Не в силах что-либо сказать, ординарец только рот открывал беззвучно, как вытащенная на берег рыба, но было понятно, что тут не призывы к богу.
– Сказал же живой, вот тебе крест!
Фелькерзам чисто по православному перекрестился, и только после этого Кузьмин пришел в себя, глаза приняли осмысленное выражение. Но старик не дал ему опомниться и выразить нехорошими словами свое искреннее отношение к происходящему.
– Исподнее дай чистое, это воняет уже. А я сейчас обмоюсь – ты меня мокрым полотенцем потри.
– Так водица холодная, я мигом за теплой, Дмитрий Густавович…
– Не барышня, обойдусь. Давай умываться – псиной от меня разит, забыл уже, когда в бане был.
– Сегодня погрузка угля будет, и попаритесь хорошенько. Вон как исхудали – не узнать. Мундир и китель на вас сейчас висеть будут, но я до подъема постараюсь ушить, подберу лишнее.
Матрос говорил с ним как с близким человеком, будто к родному отцу обращаясь, да еще с сыновьей заботой. И одновременно поставил его в тазик, снял исподнее и принялся обтирать мокрым полотенцем – все в его руках спорилось. И пяти минут не прошло, как Фелькерзам уже сидел в кресле, ощущая блаженство от свежего исподнего на относительно чистой коже – по крайней мере, предсмертного старческого запаха не ощущалось. И главное, на него надели походную форму – черные брюки с короткими сапогами, да белый китель, а не сюртук с жилеткой и галстуком.
«О боже, какая радость, оказывается, ощутить на своих плечах погоны. Я снова при деле, и могу чем-то помочь – что, я зря за компом несколько лет сидел, проигранную войну переигрывая!»
И тут мысли остановились, словно в ступоре, неожиданно на память пришли слова философа Фридриха Ницше, сказанные как раз для его случая. И адмирал негромко их произнес:
– Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты слишком долго смотришь в бездну, то и бездна тоже смотрит в тебя…
– Что вы сказали, ваше превосходительство?!
– Да это я так, о своем, девичьем, – фыркнул Фелькерзам. – Да, передай вахтенному матросу, чтобы командир немедленно пришел ко мне. Хочу обсудить с ним подробнее данный инцидент! И пригласи ко мне барона Косинского, поднимай его с постели, нечего бока отлеживать. Все же он мой старший флаг-офицер, и должен знать кое-какие вещи.
Кузьмин тут же открыл дверь, и Фелькерзам услышал, как он зычно передает его слова вахтенному матросу, который подбежал к проему, очумелыми глазами взирая на контр-адмирала, про которого было всему экипажу известно, что старик доходит, не покидая своего салона. И аллюром рванул матрос, борзой собакой, только сапоги застучали – так как все приказы на флоте исполняются исключительно бегом…
Глава 5
– «Собачья вахта», и сна до сих пор ни в одном глазу, – пробормотал сквозь зубы вице-адмирал Рожественский,
