обещали мне эту кадриль, Тамара Викентьевна, надеюсь, вы не забыли? – проговорил он, бросая на Осипа Федоровича недовольный взгляд.
– Я не забыла, граф, но тем не менее танцевать не буду, я очень устала и хочу отдохнуть.
Молодой человек слегка побледнел и, поклонившись, отошел, а она поспешно увлекла Пашкова из залы.
– Наконец-то я спасена, – засмеялась она, бросаясь на маленький диванчик, стоявший в углу и полускрытый трельяжем, – надеюсь, меня здесь не скоро отыщут!
– Бедный граф, он, кажется, был очень огорчен вашим отказом, – сказал Осип Федорович, садясь, по ее приглашению, рядом с нею.
– О, он должен привыкнуть к моему обращению. Я никогда не церемонюсь с молодежью. Но довольно об этом! Скажите лучше, мне это очень интересно знать, слышали вы что-нибудь обо мне раньше нашего знакомства?
Он был смущен ее вопросом: сказать ей то, что он только что сейчас слышал, было невозможно, не говорить ничего было невежливо.
– Странный вопрос, баронесса, – уклончиво отвечал он, – вы знаете, что вы слишком заметны, чтобы о вас не говорили.
Она усмехнулась.
– Не правда ли, я так хороша собой, что каждый считает долгом делать обо мне свои замечания?
Ее слова и горько-насмешливый тон поразили Осипа Федоровича.
– Вы жалуетесь на свою наружность, баронесса?
– О, нет! – точно испугалась она и сейчас же рассмеялась: – Этого я не могу сказать.
Лицо ее приняло спокойно-простодушное выражение.
– Вы удивляетесь моей самоуверенности? Но я нахожу глупым отрицать то, что очевидно. Что может быть смешнее, когда на самом деле красивая женщина в ответ на комплименты наивно отвечает: "Ах, что вы говорите, во мне нет ничего красивого".
Пашков молча любовался ею.
– Я сама не люблю комплиментов, потому во-первых, что они слишком банальны, а во-вторых потому, что нахожу совершенно лишним выслушивать то, что сама давным-давно знаю.
Эта женщина решительно ставила в тупик Осипа Федоровича. Что мог он ей ответить после подобных заявлений?
Выражение лица ее постоянно менялось и тон переходил из веселого в грустный и наоборот.
– Посмотрите на бедного графа, – вдруг засмеялась она, – вон он стоит у дверей с таким лицом, как будто его приговорили к смертной казни.
– И вы чувствуете, что виной тому вы! – улыбнулся Пашков.
– О, я не чувствую угрызения совести! – весело проговорила она. – Посмотрите, он сейчас будет другим.
С этими словами она встала и, подойдя к молодому человеку, спросила:
– Что с вами, граф? Смотря на вас, мне делается страшно обратиться к вам с просьбой проводить меня сегодня домой.
Лицо Виктора Александровича просияло. Он что-то тихо, вполголоса спросил ее и на ее утвердительный знак головою весь вспыхнул и, наклонившись, поцеловал ее руку.
Она вернулась к Осипу Федоровичу с каким-то грустным выражением лица и пожаловалась
