что-нибудь из своей одежды.
– Ты чё! На что мне твоя?… У тебя старушечья, не надо мне, – решительно заявляет бомжиха. – У меня, видишь? – она поднимает ногу, показывая стоптанную грязную кроссовку, – «Рибок». Это самая модная фирма. А это, – она распахивает замызганную куртку и открывает надпись на футболке, – «Найк», тоже самая модная среди молодежи. А ты хочешь мне старушечье подсунуть! Я в спортивном стиле одеваюсь… Джинсы видела у меня? – Зойка поворачивается задом к Маргарите, поднимает куртку, чтобы на брюках был виден лейбл. – Это – «Кристиан Диор». Ты, поди, и не слыхала про такие названия… Они самые продвинутые. Мне спортивная одежда идет, а другая – нет! Серега как-то притащил шляпу вот с такими полями, – она делает руками большой круг возле головы. – Но мне не идет. Надела – как гриб! Серега говорит, модно, мол, на афише видел певицу в такой шляпе. А я плевать хотела – если мне не идет, то пусть хоть сто певиц наденут, меня не уговорят.
– Но свою одежду вы, наверное, по помойкам собираете. Неизвестно, кто ее там оставил. Это же негигиенично! – морщится Маргарита.
– Я по помойкам?! – возмущенно удивляется бомжиха. – Да я никогда на помойках не роюсь. Меня хоть раз там видела?… Мне все мужики наши приносят и дарят: и одежду, и все другое. Они сами там роются. Не хватало мне еще на помойках рыться! Я сама ничего не делаю, – гордо заявляет Зойка. – Они и бутылки собирают и еду готовят. А сыну приятно будет, что мать у него модно одевается, продвинутая, значит… А у тебя самой дети-то есть? Ты сама-то отдала долг?
– Я не была замужем, поэтому детей у меня нет, – словно бы уже и оправдывается Маргарита.
– Ну и что? Я тоже не была. И мать моя не была. Природа у тебя паспорт, что ли, просила, как долг-то отдавать? – иронизирует бомжиха. – Меня учишь, а сама – неученая! Историю ты в школе учила, нет? Первобытные люди вон и писать не умели, загсов никаких не было, а детей рожали. Если бы они стали загсов дожидаться, то и людей бы никого на земле не осталось – вымерли бы все до загсов. В Африке до сих пор голые ходят, ни читать, ни писать не умеют, а рожать рожают. И я родила, никого не спросила. А ты, если не родила, так хоть письмо напиши, не ленись.
– Хорошо, Зоя, я напишу, но вы Свету не трогайте, пожалуйста!
– Чё, испугались за нее? Ты ей правда, что ли, тетка?
– Что вы за глупости говорите? Никакая я ей не тетка.
– Не тушуйся, мать! У Сереги тоже дядя в Москве живет, а его не признает, как ты вот. «Ты, – говорит, – меня перед соседями позоришь». Ему соседи важнее родного племянника. Видала, какой? А чё Серега такого сделал? Убил кого, ограбил? Ну, черт с ним, с дядей этим… На фига такой дядя сдался? Ладно, я Светку не трону, если ты письмо напишешь, – уже явно шантажирует Маргариту Зойка. – Идет?
– Хорошо! – обреченно соглашается Маргарита. – Но вы, Зоя, все-таки подумали бы о будущем, тем более, у Вас ребенок… Постарайтесь меньше пить, следите за собой… Может, Вам удастся устроиться на какую-нибудь работу.
– На работу?! Сдурела ты? Да, если завтра объявят, что трезвых и чистых на работу
