чувствовала себя виноватой перед мужем, потому что повивальная бабка по форме живота определила, что у неё опять будет девочка. Как тут Якобу не сердиться! Ведь он давно ждёт помощника.
– Не плачь, Урсула, не печалься, – утешала девушку сестра Бригитта, одетая, как все бегинки, в тёмно-коричневое глухое платье до пят и белый платок, заколотый под подбородком, со спускающимся до середины спины шлейфом. – Мы не даём монашеских обетов. И ты, пожив у нас, сможешь вернуться в мир и жить обычной жизнью. Выйдешь замуж…
Монастырь бегинок и в самом деле не выглядел грозным и неприступным. Вместо высоких монастырских стен территорию ненавязчиво ограничивали белые двухэтажные корпуса, внутри был разбит сад. Бегинки по мере сил работали, обеспечивая себя. Большей частью они стирали шерсть, к чему Урсула хоть в какой-то степени уже была приучена. Кто-то готовил пищу, кто-то ухаживал за престарелыми сёстрами, некоторые плели кружева… Брюггские кружева ценились по всей Фландрии и даже за её пределами, и опытных кружевниц-бегинок (в монастыре они были наперечёт) опекали. Их не загружали даже работой по уборке корпуса, где они проживали.
Шерсть стирать Урсулу, однако, не поставили. Более того, ей было запрещено выходить за пределы монастыря, чтобы она даже случайно не встречалась с возлюбленным.
– Я влюблена, – призналась она старшей сестре Маргарите, вскоре после того как Сюзанна привела её в монастырь. – Я не смогу его забыть… Я хочу его видеть каждый день!
– Кто же из нас не любил! – уговаривала её мудрая наставница, вздыхая. – Но сейчас это уже не имеет никакого значения. Тебе придётся забыть Питера.
– Откуда вы знаете его имя?
– А ты не замечаешь, что частенько вслух зовёшь его?
– Вслух? – удивилась Урсула.
Она редко обращала внимание на то, что происходит вокруг. Жила в своём внутреннем мире. Именно поэтому отец считал, что на неё нельзя положиться, нельзя доверить важное дело.
– Мы виделись с Питером каждый день. Гуляли у озера…
– Давно вы с ним познакомились? – участливо спросила Маргарита.
– Уже полгода. Мы познакомились в день моего рождения, когда мне исполнилось семнадцать. Он высокий и сильный. У него красивые длинные волосы, которые он затягивает широкой повязкой на лбу, когда работает. Ему двадцать один год, и он прекрасный гончар. Но отец не хочет, чтобы у меня был муж из другой гильдии. Он давно грозился отдать меня в монастырь. И вот…
Урсула залилась слезами. Да и как не плакать юной барышне, по злой воле отца заточённой в монастырь? Ведь монастырь – это… смертельное однообразие. Узилище, из которого одна дорога – в могилу. Уж лучше сразу умереть, чем влачить тяжёлое бремя, которое всё равно могилой и закончится.
Здесь, в монастыре, стали проявляться в Урсуле и недовольство, и неоправданная резкость, и какие-то нервные возбуждённые состояния,
