переменился практически на глазах. Мы с Женей даже переглянулись с недоумением. Он вдруг стал источать такое возмущение, что не заметить его было невозможно, в том числе и в физическом проявлении. Челюсти сжались, крылья носа стали раздуваться.
А меня как будто выпотрошили – внешне и внутренне я стала какой-то оболочкой, которая жила, но у которой забрали существенную часть.
– Нет, – отрезал батюшка. – Отца Глашиного я знаю хорошо, он человек надежный. Сказал, что не в грехе семействуют Глафира и Вадим, ведь жена у мужа Глашиного с ним не живёт.
Почувствовав, что Лёня собирается рассказать батюшке всё, я взяла сына под локоть и сжала, давая понять, чтобы он молчал.
Смысла в том, чтобы начать доказывать реальную картину вещей, я не видела никакого. Узнает сегодня Вадик, что мы здесь были и что поведали батюшке про то, что жена у Евдокимова не только с ним живёт, но и регулярно ложится с ним в одну постель, нашим планам это лишь помешает.
– Спасибо, – поблагодарила я батюшку. – Мы, наверное, поедем.
Я мечтала теперь только об одном – сесть в машину и покинуть эту чёртову деревушку. Чтобы ничто кругом больше не напоминало о том, в какой паутине лжи я прозябала столько лет. Только вот беда – даже если убрать декорации с глаз долой, из памяти ничего никуда не денется.
– Распишитесь, – раздался наставительный голос батюшки позади нас, – а потом приходите. Обвенчаю вас, будете на причастия ходить, а детишки пойдут, так здесь и покрестим. Люди здесь у нас хорошие, добрые…
– Ага, и честные, – буркнул Лёня, на что я лишь криво улыбнулась, выходя на свежий воздух.
Он был кристально чистым, какой ощущаешь полной грудью так, словно его можно пить. Но мне казалось, что лёгкие от этого самого воздуха наполняются прогорклым смрадом.
Обратно в город мы ехали в полном молчании. Лёня сосредоточенно вёл машину, а я сидела, смотрела в окно и боялась думать о том, что глубина предательства мужа гораздо более бездонная, чем казалось поначалу.
Когда же мы припарковались у подъезда Жени, она обернулась ко мне и начала говорить с таким жаром, что сразу стало ясно: девушка Лёни очень близко восприняла всю эту ситуацию.
– Елизавета Андреевна, вы не думайте, что мы оставим всё так, как есть! – заявила Евгения. – Мой папа – он депутат. В прошлом, конечно, но связи у него остались. Мы привлечём к ответственности всех, уверяю вас! И призовём к ответу. Можем предать всё это такой огласке, что полетят головы, я вам клянусь!
Я положила руку на запястье Жени и сжала. Искромсанная в клочья душа стала плакать от того, что я понимала: рядом есть те, кто на моей стороне. Кто готов за меня биться, даже если у самой не останется сил. Это было так ценно…
– Женечка, спасибо тебе большое, но если огласку и делать, то не сейчас. Лёня, – перевела взгляд на сына, – у меня есть идея, как поступить дальше… Давай я её обдумаю сама, а потом все вместе соберёмся и обсудим, хорошо? Спасибо вам, мои хорошие, что вы со мной вместе… Спасибо.
