решила Зоя. – Они отнимают слишком много драгоценного времени, которое я могла бы отдать работе. Я сэкономлю где-то полчаса, если буду заезжать с соседней улицы и оставлять машину возле заднего входа в кафе».
Она взглянула на часики и ускорила шаг.
***
Леонид Семенович умер в последний день августа.
Утром Зоя, обеспокоенная тем, что он не вышел к завтраку, осторожно подошла к закрытой двери его кабинета. Прислушалась. За дверью стояла тишина.
С ужасом поняла, что Леона больше нет. Наотмашь распахнула дверь. Он лежал вытянувшись, с застывшим, заострённым, но каким-то умиротворённым лицом.
Она нагнулась к нему, погладила по волосам, поцеловала в лоб. Потом позвонила по номеру, заранее вбитому в мобильник по настоянию Леона. Какому-то Александру. Тот как будто ждал, сразу взял трубку и ответил, что сейчас приедет и обо всем позаботиться. И действительно, через полчаса, он приехал. Вскоре прибыли какие-то мужчины, представились друзьями Леона, и занялись приготовлением к похоронам.
Остальное Зоя помнила плохо. Она постоянно сидела возле гроба Леона и плакала. Плакала беззвучно, без завываний и всхлипываний. Она пыталась выплакать свою боль, свою покинутость, своё сиротство. Потому что, как только она увидела безжизненное лицо Леона, предельно ясно осознала, что теперь она по-настоящему одинока.
И некому пожалеть, некому предостеречь, помочь и заступиться. И всё невзгоды, печали и трудности будут принадлежать теперь только ей. Единственного человека, с которым она могла их разделить, не стало. Не стало её Леона! Одна. Совершенно одна!
Хоронили Леонида Семеновича по православному обряду, на Старорусском кладбище, самом престижном в областном центре. Почему кладбище так называлось, Зоя не знала.
Она не отходила от гроба. Друзья Леона, пошептавшись между собой, решили ей не препятствовать.
После похорон Зоя неделю не выходила на работу. Каждый день с утра она отправлялась в храм неподалеку и простаивала все службы, горячо молясь об упокоении раба божьего Леонида, а вечерами читала псалтырь по усопшему.
Все сорок дней соблюдала траур, не снимая черного кружевного шарфа. Её никто не заставлял, просто она считала, что так поступила бы дочь Леонида Семеновича. Но Зоя не была ему дочерью. Это ей Леон был вместо отца! И она скорбела всей своей обливающейся слезами, исстрадавшейся душой.
Леон ушёл, но осталась их «Жемчужина». И Зоя сделает всё, чтобы кафе процветало! Она поклялась в этом его хозяину на скамейке возле фонтанчика июльским душным вечером в тот день, когда узнала о его страшной болезни.
***
Кафе встретило её окнами, уныло отражавшими утренний тусклый свет ещё непогасших фонарей. Под ногами чавкало от разлившейся по брусчатке водяной жижи. Зоя обошла кафе сбоку и свернула к двери черного хода.
– «Жемчужина», как и я, наверное, до сих пор скорбит по Леону. Никак не может оправиться, вон, как окна плачут каплями дождя, – пробормотала себе под нос Зоя.
Вытащила
