государя вашего за то: когда мои послы были у него, то их в Москве и в городах в Казани и Астрахани запирали по дворам как скотину, с дворов не выпускали ни одного человека, купить ничего не давали, у ворот стояли стрельцы. Я и над вами такую же крепость велю учинить, вас засажу так, что и птице через вас не дам пролететь, не только вам птицы не видать, но и пера птичьего не увидите. Да и в том государь ваш оказывает мне нелюбовь: воеводы его в Астрахани и Казани и в других городах моим торговым людям убытки чинят, пошлины с них берут вдвое и втрое против прежнего, и не только с моих торговых людей, но и с моих собственных товаров, и для меня товары покупать запрещают: грошовое дело птица ястреб, купил его мне мой торговый человек в Астрахани, а воеводы ястреба у него отняли, и татарина, у кого купил, сажали в тюрьму, зачем продавал заповедный товар? Вы привезли мне от государя своего птиц в подарок, а я из них только велю вырвать по перу да и выпущу всех – пусть летят, куда хотят. А если в моих землях мои приказные люди вашего торгового человека изубытчат, то я им тотчас же велю брюхо распороть»[18].
После этого разговора московских послов долго не отпускали. Князь Барятинский так и умер в Персии, а Чичерин и Тюхин вернулись в Москву только в 1620 г. вместе с послом шаха Булат-беком. Аббас писал в грамоте, поданной послом: «Желаем, чтоб между нами, великими государями, дружба, любовь и соединение были по-прежнему, а если какое дело ваше случится у нас в государстве, то вы нам о нем объявите, и мы станем его с радостью исполнять. Пишем к вам о дружбе, любви и соединении, кроме же дружбы и любви ничего не желаем».
Посол объявил боярам о желании шаха, чтобы царь велел поставить в Кумыцкой земле города, «вследствие чего между шахом и царем никого другого в соседях не будет, и недругам своим оба будут страшны».
Булат-бек также пожаловался на обиды, чинимые персидским купцам воеводами, таможенниками и толмачами.
Неудачу посольства Чичерин свалил на дьяка Тюхина. Московские бояре приговорили: «Михайлу Тюхина про то про все, что он был у шаха наедине, к приставу своему Гуссейн-беку на подворье ходил один и братом его себя называл, польских и литовских пленников из московской тюрьмы взял с собою, и в Персии принял к себе обосурманившегося малороссийского козака, – расспросить и пытать накрепко, ибо знатно, что он делал для воровства и измены или по чьему-нибудь приказу».
Бедолаге выдали 70 ударов, две встряски, клещами горячими спину жгли, но в измене и воровстве Тюхин так и не признался. О литовских пленниках он сказал, что ему их дали из разряда по челобитной, а казака взял себе в Персии толмачом. Пристав называл его «кардашом» (братом), и он называл так же пристава, без всякого на то злого умысла. Но бояре все равно приговорили Тюхина за измену и воровство сослать в Сибирь и посадить в тюрьму в одном из сибирских городков.
Совсем по-другому шах принял московских посланников Коробьина и Кувшинова, отправленных в Персию в 1621 г. Аббас осыпал их любезностями, поднимая руки к небу, говорил: «Государство
