исключительно зрения. Меньшинство желало бы превратить народ в гигантский глаз, лишенный голоса. Однако голос вместе со слухом, но не отдельно голос или слух, – вот два фундаментальных чувства и две способности, которые используются гражданами, когда они формируют свои взгляды, слушают других, меняют или выражают свои мнения и пытаются посредством этих мнений обрести политическое присутствие, наблюдая за выбранными ими политиками и вынося о них суждение. Невидимость граждан и их молчание не являются, следовательно, спонтанным или природным качеством демократии, они сфабрикованы и сконструированы распорядителями средств информации и коммуникации, они выступают целью политического класса, желающего существовать вне опасности проверок и перемен.
Следовательно, правильно будет сказать, что представительная демократия заключается в постоянной борьбе представительства, в обнародовании (making public), в публичных дебатах, темы которых граждане считают главными для своей жизни и своих интересов, а потому временами превращают их (когда голосуют) в правомочные решения. Вот что делает доксу властью, определяющей для демократии. В результате докса становится формой действия, которая отличается от воли или условий и процедур, организующих голосование и решения, но при этом остается связанной с ними. И именно по этой причине мнение становится постоянным объектом желания (или поношения) со стороны меньшинства, жаждущего быть окруженным народом, который готов лишь подчиняться и выступать объектом попечения, народом, который не выражает несогласия и в идеале вообще не считает мнение властью.
Глава 1. Диархия демократии
Отождествление демократии с «силой чисел» традиционно привлекало скептиков и разоблачителей демократии. Высмеяв идею, будто вопросы правления можно решать как чисто количественные задачи, Вильфредо Парето писал: «Нам больше не нужно возиться с вымыслом о „народном представительстве“ – от него нет никакого толка. Давайте пойдем дальше и рассмотрим, какая субстанция поддерживает различные формы власти правящих классов… Различия заключаются, в основном… в соотношении силы и согласия»[29]. С точки зрения Парето, число было попросту хитрым средством, позволяющим использовать силу, заручившись согласием, а демократия – это наиболее эффективный способ достичь той цели, к которой тщетно стремились все тираны, поскольку численный перевес был не на их стороне. Он, однако, не пояснил, почему же тиранам не удалось достичь численного перевеса, а потому его взгляд на демократию оказался, как и можно было предположить, ограниченным, не свободным от предрассудков и попросту ложным: числа работают потому, что в формировании согласия свою роль играет свобода. Чтобы у лидеров был численный перевес, у граждан должна быть свобода. Но какова же функция голосования?
Пересматривая логику рассуждений Парето, но не отказываясь при этом от его скептицизма
