с детства. Теперь ты статный воин, образец для подражания нашим воеводам! И неужели не было ни одного хорошего дня? Неужели в памяти ничего доброго не осталось?
Его голос обволакивал. Звуки словно обтекали и поглощали, закутывая в кокон. И уже почему-то захотелось слушать этого человека. Слушать, прислушиваться, ловить малейшие намёки и… повиноваться! Отдать жизнь за повелителя!
Я чуть передёрнул плечами, сбрасывая наваждение:
– Осталось, Владимир Васильевич, осталось. В памяти ещё теплится воспоминание о том снежном вечере, когда мама сидела рядом на кровати и читала сказку… – я изменил голос, подражая женскому: – Было у царя три сына. Старший умный был детина, средний был и так и сяк, младший вовсе был… другак! – после этого чуть кашлянул и продолжил уже собственным голосом. – А дальше вы появились, Ваше Величество, Василий Иванович. Вошли в горенку вместе с воинами. Грозный и суровый. От вас пахло гарью, металлом и кровью. И с этого момента все эти три запаха начали сопровождать меня по жизни.
По залу прокатился шепоток. Я сдержал ухмылку. Помнят ещё мою маму, засранцы великовельможные, вон как стойку сделали бояре, стоило только её голосу проявиться. Отец же чуть скривился и ответил:
– Так было нужно, Иван. Мы вернулись с большого выброса Бездны, и было не до шуток! Много ведарей полегло в той битве, и требовалось пополнение. Третий сын – самый подходящий для ратного дела! Ты должен был отправиться на обучение, чтобы в будущем встать на охране рубежей. Это не моё решение, это наши устои и традиции. На том стояла и стоит земля русская…
Я кивнул, соглашаясь. От моего кивка не убудет, зато смогу выиграть ещё немного времени для своего слуги, который в этот момент работает над нашим общим светлым будущим. Вернее, над улучшением нашего светлого будущего.
Для неподготовленного глаза его перемещения были вовсе не заметны. Да и мой опытный взгляд тоже не всегда видел странные движения оттопыриваемых карманов.
– Ты же знаешь, брат, что все мы ходим под Богом и только одному ему дано решать – кто и какую получит участь, – подал голос средний царский сын, Фёдор Васильевич. – А мы уж смиренно должны принять судьбинушку и не противиться ей, дабы не случилось чего дурного…
А вот у среднего сына голос тёк медовой речкой с кисельными берегами. Чуть ли не пах церковным елеем. Такому голосу хотелось лишь внимать и внимать, слушать бесконечно и поражаться мудрости, доброте и духовной мощи говорящего. Как-никак будущий Патриарх Московский и всея Руси, ему нельзя звучать иначе, только торжественным перезвоном колоколов благовеста…
Митрополит Даниил, что стоял позади трона Фёдора Васильевича, не смог удержаться от кивания. Он явно гордился словами своего воспитанника. Митрополит был один из тех, кто всегда стоят в тени трона, но мягко оказывают на него влияние. В данном случае влияние шло через воспитанника – среднего сына царя.
– Я не совсем понимаю, Фёдор Васильевич, – покачал я головой, незаметно
