нам благословенно! Однако, Доменико, нам пора идти, прощайте, синьоры!
– Ну, этим не сносить головы, – сказал неодобрительно Иордан, когда брат и сестра вышли.
– Типун тебе на язык, – махнул Иванов, – это семейство отменных людей, до собственной гибели преданных родине. Имя отца их с почетом произносит весь Рим, – он при предыдущем папе погиб в изгнании; Джулия и Бенедетта – девицы особенной складки, скромнейшие… Бенедетта к тому же образованна и открылась мне, что единственно ради удобства вести дела «Юной Италии» она укрывается под маской натурщицы, не вызывающей подозрений у папских шпионов.
Но сейчас у них, видимо, решено лезть на рожон… Приезд этого Доменико… Он, представь, удивительных дарований, сподвижник Мицкевича…
– Александр Андреич, довольно тебе зря выбалтывать, пойдем, – оборвал Гоголь, встал и, не глядя, следует ли за ним спутник, направился к выходу.
– А ты, без сомнения, скоро зайдешь? Премного тебе обязан… – Иванов крепко жал руку Багрецову. – Без тебя я теперь точно без глаз! Почитаем, поспорим, твои толкования…
Но тут, спохватившись, что Гоголь уж вышел, он вдруг бросил Багрецова и, торопясь, вперевалку засеменил к двери.
У дверей Гоголя неожиданно задержал Шехеразада:
– У меня анекдотец вам, Николай Васильич, специальный, на вашу тему-с. Охота бы рассказать. Когда прикажете? Может, нынче после лицезрения его святейшества? Очень повеселит вас. Не выбалтываю, вам одним берегу-с. Так сегодня?
Гоголь, нахмурясь, слушал Шехеразаду. И, нимало не улыбаясь, хотя тот был презабавен, по-бабьи одергивая шаль и топочась в своем пыльнике, мрачно сказал:
– Ну, приди поздно вечером!
Гоголь и Иванов ушли. Багрецов позвал:
– Павел Иваныч! Ше-хе-ра-за-да!
Он сидел поодаль один, пред ним стояло вино. Молча налил два стакана, молча дал.
– Люблю Глеб Иваныча за серьезность, – похвалил Пашка и, опрокинув вино, вздернул черные брови. Стал ждать, ничуть не балаганя, глядя с умом. – Что прикажете-с?
– Я слыхал, ты сегодня вечером напросился к Гоголю, ну так вот: деликатным манером узнай, точно ли он не помнит меня, или делает вид?
– Насчет того случая вспоминаете, в день именин? Что говорить, обремизил он вас, Глеб Иваныч… а фамилийку-то записал. От меня узнавал, от меня…
– Не егози, – оборвал Багрецов. – Вот теперь разузнай, помнит он, что я есть, дескать, тот самый…
– Вызнаю, Глеб Иваныч. Прибегу-с, доложу-с.
Глава III
«Флора» Тенерани
Лучше бы ты вовсе не существовала! не жила в мире, а была бы создание вдохновенного художника!
Боже, что за жизнь наша! – вечный раздор мечты с существенностью!
Этот день всегда был Гоголю труден: годовщина смерти Вьельгорского, безвременно погибшего друга. Итальянец Доменико его к тому же чем-то напомнил.
