наследие городка свободно помещалось в нескольких комнатушках, именуемых краеведческим музеем, делившим кров с городской библиотекой. Культура Допетровской Руси в музее была представлена полуистлевшим наконечником от копья и крохотным почерневшим серебряным колечком, потерянным совсем молодой женщиной или даже девочкой. Соскочило оно с пальчика, закатилось в щель под половицу или затаилось в траве под облачком незабудок. И никто ничего не узнает о той девушке, что проливала слёзки, а колечко земля вытолкнула на грядку с капустой спустя пять или даже шесть столетий.
Основу экспонируемой коллекции составляли глиняные миски, горшки от мала до велика, урыльники, деревянные скалки, ухваты, утюги, самовары, и на эти уцелевшие подлинники взирали с тусклых фотографий на стенах бородатые дядьки в сюртуках, старухи с платочками в руках, семейство, выстроенное в два ряда, – все серьёзные, с вытаращенными от напряжённого ожидания глазами, все потерявшие свои имена. Одна старуха в чёрном кружевном платке злобно следила за резным дубовым буфетом, не иначе как её бывшим, экспроприированным, где прятала от домочадцев и сахар, и варенье, и баранки, со щелчком поворачивая ключик в каждой дверце, превращая буфет в монолит, в несокрушимую крепость.
С будущим в музее бесцеремонно расправились, выбросив ползущие вверх выцветшие графики удоев и намолотов, развесив посвободнее оптимистично яркие рисунки детишек, но оставив фотографию нового района, представляющего из себя десять выстроенных строго параллельно, но ныне уже полуистлевших пятиэтажных домов, куда переселилась львиная доля жителей городка…
– Ну и куда теперь? – Люська остановила машину посередине не пойми чего: то ли города, то ли деревни, то ли на площади, то ли на пустыре или месте выпаса уцелевших коз и коров, в обрамлении одноэтажных домов с палисадами. Темноту не рассеивали даже два фонаря, два светоча, отстоящих друг от друга на расстоянии выстрела. Да и кому нужны-то эти фонари: спят люди, почти все жители городка спят, и не только они, но и все обыватели до Уральского хребта и даже защитники Отечества: офицеры под боком у жён, на двухъярусных железных кроватях в казармах – солдаты, дневальный, обняв телефон, – и тот временами клюёт носом…
Рома молчаливо присоединился к безмятежно спящему российскому большинству. Его можно было пинать, бить, трясти, что Коля и делал с нарастающим усердием из-за отсутствия какого-либо намёка на реакцию: ни чуть заметной дрожи век, изменения дыхания, ни, тем более, сопротивления.
– Мешок с дерьмом, – Коля в сердцах отбросил математика на сиденье.
– Ты хоть скажи, на хрена мы припёрлись сюда?
Коля сердито засопел: никак не верилось, что этот сонный, подслеповатый городишко вот-вот накроет катастрофа и, может быть, даже вселенского масштаба. Но математик дрыхнет, не спросишь, придётся ждать, когда его ясный ум протрезвеет. А если это случится слишком поздно?
– Всё.
