Серова. – Нравятся тебе, Игорь, театральные эффекты.
– Это еще не все, – пропустив ее реплику без ответа, продолжал Иванов. – Вот, смотрите, пожалуйста, что мне удалось выудить из записи телефонного разговора. Гербалайф после убийства звонит Леопольду в “Сирену” и мимоходом заявляет, что, дословно, хотел предупредить заранее (имеется в виду совершенное убийство), но тебя, мол, то есть, Леопольда, не оказалось на месте. Однако анализ сделанных в “Сирену” звонков убедительно свидетельствует – не было, не было такого звонка, – Игорь Евгеньевич, торжествуя, обвел взглядом собравшихся. – Лжет Гербалайф. Спрашивается, почему?
– Да, почему? Давай уже, колись! Замучил ты хрупкую женщину-прокурора.
– Складывая все вместе, я пришел к выводу, что убийство Любкина не было спланировано. Любкин после встречи со мною, очевидно, срочно вызвал к себе Гербалайфа и чем-то так его напугал, что тот решился на радикальные действия, причем немедленно.
– Для не спланированного убийства слишком мало улик. Он, Гербалайф этот, мог бы оставить нам хоть окурочек. Он, гад, над нами издевается!
– Ему очень везет, вот и все.
– А что, Игорь, из вашего с ним разговора мог почерпнуть Любкин? Чем он так всполошил убийцу?
– Не знаю, – честно признался Игорь Евгеньевич. – Но насколько я помню, ничего там не было. Просто Любкин решил, что нам многое известно, чего, сами понимаете, нет и в помине.
– Слабак был Любкин, мир праху его. И спасибо ему, однако.
Ну, что ж, – подытожила Серова, – займемся связями покойного. К слову, наш Гербалайф действительно гомосексуалист? И что в этом плане известно про Любкина?
– Про Любкина пока ничего. Да и относительно Гербалайфа у нас ничего нет, кроме его разговоров с “Сиреной”. А это только слова.
– А ты, Лукич, чего хотел – видеозаписи полового акта? Я скажу вам, немало есть мужиков, для которых даже в шутку представить себя голубым немыслимо. Это на тему разговорчиков с “Сиреной”. Что-то здесь есть.
– Разрабатываем связи Любкина. Все прочее не отменяется. Постараемся управиться своими силами, в крайнем случае людей нам добавят, я похлопочу. Завтра к 10 часам здесь же, у меня. Всем спасибо, все свободны.
– Эх, Никита, Никитушка! Ну, конечно же, ты можешь думать, что я старая свинья, что это я все подстроил, и в результате ты попал в тюрьму… Там, кстати, не так уж паршиво, а? Ну, не буду, не буду, об этом промолчим. Ты можешь думать обо мне плохо, ты должен так думать, я все понимаю, но, Никита, поверь мне, все совсем не так, как ты думаешь. Ну, неужели же я после всего, что нас связывало, стал бы выделывать с тобой такой фортель? Поверь мне, никогда! Ну, подумай сам, неужели я смог бы, да я бы, скажу тебе по правде, никогда бы и не отважился на такое, уж в это-то ты должен поверить, ведь ты же меня знаешь. А деньги? Да я и рубля не получил из этих денег – все захапал Павликов! Это же он, он все придумал. Кто ему про тебя сказал? Как, кто ему сказал? Думаешь, я? Нет, не я. Сам бы я по своей
