мире всё относительно, – отозвался тот. – Миг отсидки, пардон, попой на электрической плитке почудится вечностью, а ночь с очаровательной девушкой – прекрасным мигом.
– Или вот ещё на заданную тему, – развил соло друга Подлужный. – Двое рецидивистов в камере «по фене ботают»20. Один на нарах развалился, а другой в классической позе – руки за спину – из угла в угол шастает: сколько дней отсидки осталось, вычисляет. И второй спрашивает у того, что на нарах: «Слышь, Вован, я любую фигню понимаю, но что такое теория относительности, не въезжаю». «Чухан! – насмехается тот. – Это же элементарно. Сейчас, допустим, ты что делаешь?». «Как что? Хожу». «Это ты думаешь, что ходишь, а в натуре ты – сидишь».
На радостях приятели готовы были рассыпаться в байках и анекдотах до бесконечности, если бы слаженный дуэт не прервала секретарша Римма, пригласившая их на заслушивание к прокурору.
9
С работы домой Подлужный добрался поздним вечером. Несмотря на это, у него хватило сил на приличный кроссик, после которого он принял тёплую успокаивающую ванну, а также почитал в постели для нервной разрядки О`Генри. Окончательно снимая напряжение, Алексей по привычке «занырнул» в приятные годы студенческой молодости.
…В то раннее утро будильник в комнате номер тридцать девять студенческого общежития зазвенел в половине пятого. Подлужный резким, но невесомым и отработанным ударом ладошки утопил кнопку часов, прерывая лихорадящую трель – трое его компаньонов по комнате продолжали безмятежно спать. Алексей поднялся с кровати, на цыпочках пробежал по прохладному полу к окну и, ёжась, глянул за стекло. Увиденное его не обрадовало.
Ноябрь того года отличался по-женски капризной и непостоянной погодой: заморозки и снегопады перемежались оттепелями. Вот и накануне было ощутимое потепление, но текущей ночью резко похолодало, а затем на улице закрутила снежная круговерть. На дорогах намело сугробы. Ненастье означало, что студенту Подлужному следовало отбросить мечты о продолжении сна и поспешить к медсанчасти авиационного завода, где он подрабатывал дворником.
Студента зябко передёрнуло. Он протяжно зевнул. Алексей не выспался, поскольку накануне засиделся допоздна: на него снизошла муза поэтического вдохновения, и он, впервые в жизни, накропал наивные и неуклюжие любовные вирши… Впрочем, лирика даже Пушкина не освобождала от исполнения прозаических обязанностей. И потому Подлужный, покорно кряхтя, засобирался на отнюдь не романтическую работу.
Расчистку дорожек и аллеек Алексей закончил к восьми часам утра. Закинув лопату на плечо, он двинулся по заснеженной аллее к сараюшке, где складировал рабочий инструмент. Перешагивая через заносы, студент озабоченно помотал головой: участок, закреплённый за Колей Бойцовым, оставался неубранным. Тот, как обычно, проспал. Или элементарно поленился. Бойцов проживал поблизости от медсанчасти. Вполне объяснимо, что Подлужный решил забежать к другу, чтобы поддать лежебоке «стимулирующего импульса».
Поставив лопату в подсобку, Алексей отправился
