Южную Америку и Океанию, тогда как теоретические работы Фрэзера, Дюркгейма и других вдохновляют, и, несомненно, еще долго будут вдохновлять полевых исследователей, приводя их к получению новых результатов. Полевой исследователь опирается на стимулирующее воздействие теории. Он, конечно, может быть и теоретиком, и исследователем-практиком в одном лице – и тогда находить стимулы он будет в самом себе. Однако функции эти отделены одна от другой и в реальных исследованиях должны быть разделены как во времени, так и в условиях работы.
Как это бывает всегда, когда научные интересы поворачиваются к эмпирике, а сами ученые начинают разрабатывать ту сферу, которой касалось лишь любопытство дилетантов, этнология тоже привносит порядок в то, что казалось хаотическим и диковинным. Она преобразовала для нас сенсационный, дикий и необъяснимый мир «дикарей», представив его в виде совокупности упорядоченных сообществ, в которых царит закон, а люди действуют и мыслят в соответствии с последовательными принципами. Слово «дикарь», независимо от тех ассоциаций, которые оно могло иметь изначально, наводит на мысль о неограниченной свободе, о чем-то лишенном регулярности, о чем-то в высшей степени и чересчур диковинном. Согласно расхожим представлениям, мы воображаем, будто аборигены живут на лоне природы почти так, как они могут и как им нравится, находясь во власти неупорядоченных, фантасмагорических поверий и наваждений. Вопреки этим представлениям современная наука показывает, что их социальным институтам присуща необыкновенно четкая организация и что в их общественных и личных отношениях они руководствуются властью, законом и порядком, тогда как их личные отношения зависят от очень сложных семейных и клановых связей. И в самом деле: туземцы, как мы видели, подчинены той системе обязанностей, функций и привилегий, которые соответствуют разработанной племенной, общественной и родственной организации (снимок IV). Их поверия и действия ни в коей мере не лишены определенной логичности, а их знаний об окружающем мире вполне достаточно для того, чтобы помогать им во многих действиях и предприятиях, требующих больших усилий. Да и их художественное творчество также не лишено ни смысла, ни красоты.
Насколько же далеко современная этнография отошла сегодня от ответа, который был некогда дан авторитетным человеком: на вопрос об обычаях и нравах туземцев он ответил: «Обычаев у них вообще нет, а нравы у них – животные»! Современный этнограф, располагающий таблицами терминов родства, генеалогий, а также картами, планами и диаграммами, доказывает существование обширной и значительной социальной организации, показывает структуру рода, клана и семьи, и создает образ туземцев, подчиняющихся столь строгому кодексу поведения и хороших манер, в сравнении с которым жизнь при версальском дворе или в Эскориале можно было бы счесть вольной и легкой[10].
Поэтому
Этот легендарный «авторитет», по мнению которого туземцы – это люди с животными нравами и без обычаев, был превзойден одним современным автором, который, описывая южных массим, с которыми жил и работал много лет «в тесном контакте», пишет: «Мы учим не знающих законов туземцев послушанию, нечеловеческие существа – любви, дикарей – цивилизации». И далее: «Руководимый в своем поведении ничем иным как только инстинктами и естественными наклонностями, подверженный неуправляемым страстям… Лишенный законности, нечеловеческий, дикий». Более грубого искажения действительного положения вещей и не придумать, если хотеть спародировать точку зрения миссионеров! Цит. по книге преподобного К. В. Абеля из Лондонского миссионерского общества («Savage Life in New Guinea», без даты).
