только из всего содержащегося в дальнейших главах рассказа, однако приблизительное представление необходимо дать сразу же. Поскольку всегда лучше познавать неизвестное через известное, задумаемся же на мгновение, нет ли и у нас той разновидности предметов, которые бы играли подобную роль и которыми пользуются и обладают подобным образом. Когда после шестилетнего пребывания на островах Южных Морей и в Австралии я вернулся в Европу, первым делом я осмотрел Эдинбургский замок, там мне показывали королевские сокровища. Хранитель рассказывал мне много историй о том, как их носили тот или иной король или королева в таких-то и таких-то случаях, как некоторые из них были перевезены в Лондон к великому и справедливому возмущению всего шотландского народа, как они потом были возвращены и как теперь каждый может этому радоваться, потому что они заперты в надежном месте и теперь никто не может к ним притронуться. Когда я разглядывал их и думал о том, какими уродливыми, бесполезными, неизящными и даже безвкусными они являются, у меня появилось ощущение, что о чем-то подобном мне рассказывали недавно и что я видел много других предметов этого типа, которые произвели на меня подобное впечатление.
Тут же мне привиделась туземная деревня на коралловой почве и маленький шаткий временный помост под навесом из листьев пандануса в окружении нескольких голых людей с коричневой кожей. Один из них показывает мне длинные тонкие красные бусы и большие белые побывавшие в употреблении предметы, грубо сработанные на вид и засаленные наощупь. Этот человек с почтением называл их и рассказывал их истории: кто и когда их носил, как они переходили из рук в руки и как временное обладание ими было великим признаком престижа и славы деревни. Аналогия между европейскими и тробрианскими ваигу’а (драгоценностями) должна быть установлена как можно точнее. Ведь и королевские сокровища, и всякие фамильные ценности – слишком дорогие и слишком неудобные для того, чтобы их носить – представляют собой тот же тип, что и ваигу’а, потому, что ими только обладают ради самого обладания, и собственность на них с вытекающей отсюда славой является главным источником их ценности. Как фамильные драгоценности, так и ваигу’а, так бережно хранятся ради той исторической памяти, которая их окружает. Каким бы уродливым, бесполезным, и, согласно принятым стандартам, малоценным ни был бы предмет, если он фигурировал в исторических событиях и бывал в руках исторических личностей, то уже благодаря этому он неизменно будет пробуждать важные ассоциации чувств, и не может не казаться нам драгоценным. Этот исторический сентиментализм, который и впрямь играет очень существенную роль в нашем интересе при исследовании событий прошлого, существует также на островах Южных Морей. Каждый по-настоящему хороший товар кула имеет свое индивидуальное название, овеянное своего рода историей и романтичностью
