потом он повесил трубку, а она наконец-то позволила себе втянуть воздух сквозь зубы и содрогнуться в рыданиях, обнимая руками колени. Вот теперь сердце её обливалось кровью, оно болело так нещадно, что хотелось лезть на стену. Не из-за измены, а из-за усталого, хриплого и такого родного голоса.
«Ты сама этого хотела».
Как? Как они дошли до этого?
Где-то между днём Х и Катастрофой
Настоящее время
Димка резко выдохнул и открыл глаза, выныривая из воспоминаний о подростковой влюблённости. Лежать в пустой аудитории, откинув голову на лавку, было весьма неудобно, но терпимо. Было. Пока помещение не наполнилось гомоном постепенно прибывающих однокурсников, ароматами разных «шанелей» и «диоров», цокотом каблуков…
– Димуль, я присяду рядом с тобой? – раздался вопрос у самого уха.
Голос прозвучал тонко-тонко, почти пискляво, словно пилой по мозгу. Ещё с ночи у Димы была отвратительная мигрень, голова раскалывалась, а тут ещё это!
– Садись, где хочешь, – выдохнул он, выпрямляясь, опираясь локтями о парту и сжимая виски ладонями.
Чёртовы мигрени! Почему он идеально помнит каждую сцену с Ней, но не может даже правильно подсчитать, когда начались эти мучения с головой? Неделю назад? Две? До начала учебного года или уже после, от кучи проектов, заданных уже в первые дни?
Виктория не заметила ни искривившегося лица, ни сдавленных висков. Грациозно приземлилась на узенький кусочек лавки, остававшийся рядом с развалившимся на ней Димой, и принялась щебетать что-то о заданиях и о том, что она в них запуталась, что проект сделать не сможет, что…
– Вика! – рявкнул Димка, когда раздался первый, предупреждающий звонок.
Он поднял взгляд, поджал губы, собираясь осадить однокурсницу… да так и замер. Потому что вместе со звонком двери распахнулись, и в аудиторию вошла Она.
Кажется, жизнь вокруг продолжалась: Вика щебетала, не заметив окрика, ребята на заднем ряду гудели, староста орал что-то, призывая соблюдать тишину – пары скоро начнутся, – но для Димы звуки исчезли. Исчезли цвета, текстуры, знаки.
Осталась лишь Она, замершая в дверях; её длинные тёмные волосы, собранные в свободный пучок; её восхитительно густые ресницы, которые отсюда он, конечно же, не видел, но уже лет десять помнил идеально каждый изгиб; мягкие губы, спрятанные под чёрной маской. В дверях Она задержалась лишь секунду: шагнула вперёд, поправляя маску и повыше натягивая ворот водолазки, осмотрела зал, выискивая себе место…
Их глаза встретились лишь на мгновение, лишь на секунду, но Дима заметил в них золотые всполохи, янтарные искры. Всё те же, что и всегда; всё те же, что и пять лет назад, когда эти глаза смотрели на него так упрямо и непреклонно.
И звуки нахлынули с новой силой.
Дмитрий Дериглазов, красавчик и, как многие считали, настоящий бабник, готов был умереть от разрыва сердца прямо здесь и сейчас. Даже адская мигрень отошла на второй план. Он во все глаза наблюдал за спешащей девушкой, за Верой. Его Верой.
Изящная
