парня горел огонь. Это не был церковный псалом, это скорее была рок-баллада. Парень славил Бога так, будто признавался в страстной любви девушке. Люди, спешившие до этого мимо по своим делам, останавливались как завороженные, и под конец этого импровизированного выступления толпа собралась приличная. Я заметил, как загорелись глаза Ксавье. Я видел такое несколько раз. Это значило только одно – в его голове зарождался новый проект. Мы дождались, пока парень допоет, и следом за другими людьми положили монахине в ящик для пожертвований несколько купюр. Когда толпа рассеялась, Ксавье подошел к парню и заговорил. Мальчишка не знал французский, а Седу хреново изъяснялся по-итальянски. Но достаточно, чтобы понять, что парню никакие не семнадцать, а все двадцать пять лет. Он поведал, что сирота и вырос в приюте при монастыре, а потом остался там жить и работать, так как идти ему было абсолютно некуда. Музыке парень специально не учился, разве что давным-давно, в детстве с ним занимался его отчим. Но он был одним из тех талантливых самоучек, которые запросто дадут фору любому, проучившемуся музыке всю жизнь. Он рассказал, что играет на многих музыкальных инструментах, и сам сочиняет музыку, но его основная работа в монастыре – играть на органе во время церковных месс. Звали парня, как вы уже поняли, Анжело. Анжело Бертолини. Он все время улыбался. Эта счастливая улыбка не сходила с его лица ни на миг. Я украдкой наблюдал за Ксавье и видел, как улыбка этого паренька перетекает на его лицо. Серьезный и циничный Седу, разговаривая с парнем, и сам стал улыбаться как идиот. Потом Ксавье поинтересовался, не желает ли тот приехать в Париж на прослушивание, но парень вдруг замялся и сказал, что должен спросить разрешения у настоятельницы монастыря. Сам он решить такой вопрос почему-то не мог, не смотря на свой возраст. Что-то бормотал про благословение. Время было уже позднее и мы договорились встретиться на следующий день. Вечером у нас с Ксавье состоялся неприятный разговор. Видимо, за несколько дней в нас обоих накопилось раздражение, и мы поругались. Я сказал, что парень кажется мне странным и инфантильным. Что у него дурацкая улыбка. Что глупо приглашать на прослушивание человека, даже не говорящего по-французски. Что это не формат, и я не знаю, в какой из наших мюзиклов Седу собирается его впихнуть. Скорее всего, я ревновал. Положа руку на сердце, я, конечно же, видел, что пацан долбаный гений. Ксавье в ответ уперся и сказал, что если это не формат, он готов сделать под парня специальный проект. Слово за слово, мы разругались в пух и прах. А на следующий день Седу пошел на встречу к матери-настоятельнице один. Его долго не было. Вернулся он мрачнее тучи и только к обеду. Рассказывать мне ничего не стал. Я решил, что он дуется на меня, но скоро я понял, что он в глубоком раздумье. К вечеру мы все же помирились. Ксавье признался, что с парнем не все так просто. В подробности он не вдавался, и я решил не расспрашивать, дабы не сломать наше тонкое перемирие. Очевидно, во время разговора с настоятельницей монастыря выяснилось