– бог, – ответил Морген.
– Который не может видеть будущее.
– Но ты можешь.
– Правда. Но…
– Но ты не поможешь мне.
– Я скажу тебе, что делать, когда ты начнешь его разыскивать. Но не сейчас.
«Не сейчас?»
– И почему же не сейчас?
– Твоя армия еще не готова к походу, а ты не захочешь отправляться на юг, пока тебя не будет питать объединенная вера всего твоего войска.
Нахт пожал плечами в этой своей манере «да вообще-то мне насрать».
– Или, может быть, у тебя есть план получше. Я не вижу причин.
Морген понял. Причины имели значение. Каким бы могущественным он ни стал, причины, которые толкали людей вести себя так, как они себя вели, он никогда не мог понять, и даже Вознесение не смогло избавить его от этого досадного недостатка. Приятно было узнать, что его слабые черты достались его Отражению вместе с сильными.
Кёниг и Крах попытаются убить Бедекта исключительно на тот случай, если это вернет им контроль над богом, которого создали. Они оказались в ловушке здесь, в Зельбстхасе, они не могли покинуть город без разрешения Моргена. Нахт обладал большей свободой передвижения, он мог появиться в любом зеркале – но, как Отражение, был заперт в этих зеркалах. Его пределы взаимодействия с реальностью ограничивались манипулированием людьми, которых он мог отправить выполнять свои приказы.
«Все они пошлют кого-нибудь, чтобы убить старика».
Выбор у них в любом случае был небольшой.
Сможет ли зеркальщица Бедекта действительно удерживать его на шаг впереди Моргена? Им удалось сбежать от Нахта – а Морген не сомневался, что его Отражение уже совершило покушение на Бедекта, – и это говорило, что зеркальщица и вправду была сильна.
«Если я брошусь в погоню и покину город на длительный срок, тем самым я развяжу руки Краху и Кёнигу».
Он не осмелится оставить их здесь одних, по крайней мере до тех пор, пока не будет готов.
«Мне придется послать своих людей – людей, которым я могу доверять, – чтобы убить Бедекта».
– Ты кое-что упускаешь, – ухмыльнулся Нахт, будто читая мысли Моргена.
– Что же?
– Некоторые из твоих людей на самом деле – мои.
– Чушь. Кто будет поклоняться тебе, зачем?
– Не всех устраивают твои понятия, что приемлемо, а что нет. И, как и ты, я бог.
– Ложь.
– Некоторые из твоих гайстескранкенов – мои гайстескранкены.
– Ты лжешь.
– Лгу? – Нахт, изображая удивление, широко распахнул глаза. – Почему бы сломленным и опустошенным нашей религией не обратиться ко мне?
– Моей религией.
Нахт поджал губы и полуприкрыл глаза, просто лучась самодовольством.
Мерзавец был прав. Конечно, некоторых гайстескранкенов Моргена напугало то, что идеальный мир
