как о малыше, а теперь же кто там: девочка или мальчик? А кого я, собственно говоря, хочу? Миронов, разумеется, мечтал о сыне, но теперь я могла опираться исключительно на свои желания и предпочтения. Дочь у меня уже есть, так, значит, пусть будет мальчик? Но его так трудно растить без отца, да и опыта в воспитании сыновей у меня никакого, а дочка выросла замечательная, так, может, пусть будет девочка?
Так и не придя ни к какому выводу, я дошла до своего кабинета, снимая пальто, попросила Диму сварить кофе.
– Елена Сергеевна, это так здорово, что вы тоже ребенка ждете! – радостно выпалил Дима, колдуя над кофеваркой. – У меня Женька обрадовалась. Сказала, что я, сдавая экзамен на судью, вас не подведу, раз вы все равно в декрет уйдете.
Я изумленно повернулась к помощнику. Как говорится в замечательном советском фильме «Служебный роман», «информация у нас поставлена хорошо». На работе о моей беременности знал только Плевакин, но я была далека от мысли, что Анатолий Эммануилович может быть так несдержан. Внезапно меня осенило, у кого такой длинный язык. Машка! Драгоценная моя подруженция, по совместительству первая сплетница Таганского районного суда. Ну, погоди же, я тебе покажу.
Дав понять Диме, что обсуждать эту тему не намерена, я выпила свой кофе с захваченным из дома бутербродом и, отказавшись от купленных помощником пирожных из-за страха перед диабетом беременных, нацепила судейскую мантию и отправилась в зал заседаний.
Истцами в деле выступала семейная пара, у которой родился малыш с генетической патологией. Ответчиком – женская консультация, в которой наблюдалась будущая мама. В исковом заявлении отмечалось, что вследствие ненадлежащего оказания медицинской помощи будущим родителям не была предоставлена достоверная и полная информация о состоянии здоровья их ребенка. Они были введены в заблуждение относительно уровня благоприятности текущей беременности и нормального развития плода, из-за чего не имели возможности своевременно принять решение о ее сохранении или прерывании.
Материалы дела гласили, что в установленный срок, то есть в двенадцать недель беременности, пациентке проводился биохимический скрининг уровней сывороточных маркеров: измерялись уровни связанного с беременностью плазменного протеина А (РАРР-А) и свободной бета-субъединицы хорионического гонадотропина, а также толщина воротникового пространства эмбриона с помощью УЗИ. По результатам биохимического исследования были подсчитаны базовый и индивидуальный риски возникновения генетической патологии, причем лечащий врач не обнаружил каких-либо отклонений в его результатах. Кроме того, провели УЗИ-исследование плода, в ходе которого врач также не выявил никаких аномалий развития. И тем не менее ребенок оказался «особенным».
Я вздохнула. Все эти скрининги мне предстояло пройти на гораздо более позднем сроке, что добавляло риски. Впервые я, пожалуй, была согласна с врачом в женской консультации и своей семьей, считающими
